Гейл Форман - Всего один день

Последний отрезок канала проходит под землей. Сводчатый потолок настолько низкий, что я, вытянув руку, достаю до склизких кирпичей. Тут жутковато, хоть и тихо, но есть эхо. Даже шумные датчане притихли. Мы с Уиллемом сидим на борту, свесив ноги, и, когда достаем, пинаем стены.

Он тычет большим пальцем в мою щиколотку.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что устроила это, — он показывает на лодку.

— Не за что. А тебе спасибо за все это, — я показываю пальцем вверх, туда, где, без сомнения, своей жизнью живет Париж.

— Обращайся, если что, — Уиллем осматривается по сторонам. — Хорошо тут. На канале. — Потом смотрит на меня. — С тобой.

— Уверена, что ты это всем каналам говоришь, — тем не менее в темноте этих пахнущих плесенью стен я краснею.

Так мы сидим до самого конца поездки, болтаем ногами, колотя по борту. Иногда до нас доносятся обрывки смеха или музыки. Такое ощущение, что тут, внизу, город делится с нами секретами, которые можно доверить лишь тому, кто хочет слушать.

Морской Арсенал — это как парковка для лодок, которые плотными рядами стоят по обе стороны бетонного причала. Уиллем помогает капитану Джеку поставить лодку в отведенное для нее узкое пространство, выскакивает и завязывает веревку сложным узлом. Потом мы прощаемся с датчанами, которые к этому моменту уже изрядно пьяны, я записываю номер Агнеты, обещая отправить ей фотографии, как только будет возможно.

Капитан Джек пожимает нам руки на прощанье.

— Мне немного стыдно, что взял твои деньги, — говорит он.

— Нет. Не стоит, — я вспоминаю выражение лица Уиллема, о том, как мы плыли по туннелю. Одно это стоило ста баксов.

— Мы их скоро у тебя отберем, — кричит Густав.

Жак пожимает плечами. Он целует мне руку, а потом помогает выбраться на сушу, а Уиллема чуть не обнимает.

Когда мы отходим, Уиллем похлопывает меня по плечу.

— Заметила, как называется лодка?

Нет. Хотя имя выгравировано синими буквами прямо на корме, рядом с красной, белой и синей полосами французского флага. Виола. Довиль.

— Виола? В честь героини Шекспира?

— Нет. Жак хотел назвать ее «Вуаля», а его кузен написал с ошибкой, но ему понравилось, и он зарегистрировал такое имя.

— Та-а-а-к… как-то это странно, — говорю я.

Уиллем, как всегда, улыбается.

— Случайные совпадения? — у меня вдруг по спине побежали мурашки.

Уиллем почти что торжественно кивает.

— Совпадения, — подтверждает он.

— Но что это значит? Что нам было суждено сесть на эту лодку? И если бы мы этого не сделали, было бы хуже или лучше? Эта поездка как-то изменит наши жизни? И неужели она действительно подчинена таким случайностям?

Уиллем лишь пожимает плечами.

— Или это значит, что кузен Жака — неграмотный? — продолжаю я.

Он снова смеется. Звук его смеха такой же четкий и звучный, как колокольный звон, он наполняет меня радостью, и словно впервые в жизни я осознаю, что в этом и заключается задача смеха — возвещать о счастье.

— Никогда раньше времени не узнаешь, — говорит он.

— Очень информативно.

Смеясь, он окидывает меня долгим взглядом.

— Знаешь, я думаю, что, может, у тебя все же есть талант к путешествиям.

— Серьезно? Я думаю, нет. Сегодня какой-то неестественный день. Во время этого тура мне было ужасно. Поверь мне, я ни одной лодки не остановила. Даже такси. Да даже велосипеда.

— А раньше?

— Я не особо много путешествовала. А когда все же доводилось, это были такие поездки, в которых… не было места случайностям.

Уиллем вопросительно вскидывает бровь.

— Я побывала кое-где. Во Флориде — каталась на лыжах. А еще в Мексике. Но на самом деле это была не такая экзотика, как может показаться. Мы каждый год ездим на один и тот же курорт на юге Канкуна. Он построен в виде огромного храма Майя, но единственное, благодаря чему можно заподозрить, что ты не в Америке, — это группа мариачи, поющая рождественские песни возле водных горок на искусственной речке. Мы всегда останавливаемся в одном и том же номере. Ходим на тот же самый пляж. Едим в одних и тех же ресторанах. Мы даже за ворота курортного комплекса почти не выходим, а если выходим, то всегда только на одну и ту же экскурсию на развалины. Меняется только год на календаре, а остальное все одинаково.

— Одинаковое, да другое, — говорит Уиллем.

— Скорее одинаковое-одинаковое.

— Когда поедешь в Канкун в следующий раз, можешь сбежать в настоящую Мексику, — предлагает он. — Испытаешь судьбу. И посмотришь, что будет.