Но и тут мы не закрываем басенную тему в этом номере нашего журнала, а, памятуя о плодотворном корневище, предлагаем вниманию читателей басни автора современного, эпигона и последователя великого баснописца…
Одна свинья забралась в райский сад,
Наелась райских яблок до отвала,
Но показалось этого ей мало;
Она к престолу тянет жирный зад.
Вдруг Серафим пред нею: «Кто такая?
Куда? Зачем?» Свинья поджала хвост.
«Я, — отвечает, — новая святая,
Мечтаю занимать высокий пост.
Мне б стать Архангелом иль, скажем, Херувимом,
А нет, так райской птичкой буду я,
Чтоб веять сны о времени счастливом
И песни петь не хуже соловья».
Но Серафим в ответ: «Шутить изволишь!
Твоё ль свиное рыло не узнать?
Тебя сюда пустили для того лишь,
Чтоб яблоки гнилые подбирать.
И без тебя в раю певцов давно хватает,
И не к лицу тебе терновый тот венец!
Гляди-ка сколько яблок пропадает…
Ешь! Иль пойдёшь к чертям на холодец!»
—
За аппетит свинью никто не осуждает,
Ведь всякий толк в свинине понимает,
Но где угодно, даже и в раю,
По аппетиту различишь свинью…
Случилось как-то раз, что Чёрт
В своём семействе ждал приплод, —
Как будто мало на беду
И без того чертей в аду.
А слухи разные ходили —
Среди чертей давно твердили,
Что всяк родившийся в раю,
Уж тем решил судьбу свою,
Что, нет на свете лучшей доли,
И чёрт, рождённый на просторе
Средь райских кущ и облаков,
Уж не таков,
Как остальные,
Мол, у него власы златые,
И нет ни рыла, ни рогов!
«Мне всё равно: будь сын иль дочка,
Родить должна ты ангелочка!» —
Кричал, прощаясь, Чёрт жене.
Про то шепнули Сатане.
«Глупец! — воскликнул он. — Младенец всякий свят!
Но в рай ему попасть иль в ад
Понятно будет лишь когда
Пройдут года
В земном угаре спёртом,
Где всякий сам,
Не прибегая к чудесам,
Иль ангелом становится иль чёртом».
Один Петух, перелетев ограду,
Пошёл гулять по саду…
Да ненароком как-то заплутал
И в рощу соловьиную попал.
«Дивлюсь!» — он кукарекнул: «До чего же
Ужасен этот свист и трескотня!
С утра я здесь — у них одно и тоже:
„Фью-фью! Чир-рик!“ И так день ото дня!
К чему нужны такие повторенья?
Ещё птенцом я слышал соловья
И то сказать… Да разве ж это пенье?
А нет бы он, к примеру, пел как я!
Для пользы дела, по веленью свыше,
Три раза: утром, днём и ввечеру,
И не на ветке сидя, а на крыше,
На зависть скотному и птичьему двору!»
И тут Петух расправил крылья важно,
Кривыми лапками слегка переступил,
Закрыл глаза, напрягся и протяжно,
Всю местность звонким криком огласил…
Умолкли птицы, затаясь в испуге,
Лишь «Кукареку!» льётся в небеса,
А в этот час тихонько по округе
Уж рыскала голодная лиса…
—
Когда бы не учил Петух вокалу певчих птиц,
Не стал бы он добычею лисиц.
— Дядь Саша, зачем вам каменный топор?
У резчика по дереву Александра Гарта множество всяких инструментов, среди которых этот увесистый топорик-молоток сразу бросается в глаза.
— А просто как память, положи на место.
— Расскажите, пожалуйста!
— Погоди чуток.
Мастер шлифует чашу из жилистого капа карельской березы, тончайшая пыль дымится над верстаком. Кажется, вот-вот из бугристых, изработанных рук выйдет мягкий огонь, обожжет, отвердит изделие и придаст ему благородный оттенок старого загара.
— А кой тебе годик? — улыбаясь, смотрит дядя Саша на меня поверх очков.
— Тридцать четыре, — смеюсь и я.
— Правда?
— Правда. Неполных тридцать пять.
— Надо же… А мне шестьдесят восемь — в два раза!
— К чему вы это?
— Этот молоток из куска базальта я сделал в свои тридцать четыре. Мастер открывает шкафчик на стене. Неспешно ставит на маленький столик в углу розетку с вареньем и протягивает мне заварник:
— Беги, сполосни. Чайковать будем.
Александр Генрихович много лет назад работал на Севере охотником-промысловиком. Его живописные истории для меня лучше всякого кино. Записал, как умел, и эту.
В середине июня черно-оранжевый силуэт ледокола взломал горизонт. Там стало дымиться море и прошли караваны, а здесь, между островами архипелага, все еще стоял лед. Сашка стал опасаться, что в этом году припай, береговой лед, вообще не тронется, такое бывает, и он не сможет отремонтировать и подготовить к сезону раскиданные по островам ловушки на песца. Наконец, в конце июля прошли дожди и выдались теплые дни, а в начале августа хиус, резкий северо-восточный ветер, оторвал припай. Над архипелагом засияло солнце. Гарт столкнул на воду старенькую деревянную лодку, уложил в нее рюкзак с запасом еды на три дня и запустил мотор. Собаки своей не дозвался. Таймыр еще щенком обжегся о выхлопную трубу и с тех пор невзлюбил лодку. Стоило начать сборы на выезд, как он заползал в самый дальний угол или вообще убегал в тундру — ищи-свищи.
Читать дальше