Обидно. А главное — все это неправда.
То есть — все это, конечно, есть. А у кого этого нет? У немцев? Французов? Шведов? Англичан?
Ребята в недавнем прошлом изнасиловали планету, а теперь отдыхают. Все законно.
Вообще, Европа — это такое место, где почти никто ничего не делает. Я не шучу. Раньше я очень любил отдыхать в Европе. Не потому, что это престижно или модно, а потому что там действительно такая тишина и такой покой, что недели анабиоза хватит на дальнейшие полгода вкалывания на родине. Одно слово — Евротерапия.
Делается это так.
В самую дождливую, мерзкую погоду, когда утром хочется выть, а вечером плакать и кусаться, вы улетаете к чертовой матери из города-героя и города-трудоголика Москвы и приезжаете в маленький европейский городок N где-нибудь в самом сердце Европы. Сердец в Европе много. Что ни городок, то сердце. Городок N может находиться и в Австрии, и в Швейцарии, и в Германии, и в Чехии. Хоть в Португалии. Это неважно. Главное, он должен быть маленький и типично европейский. То есть такой, где можно помереть со скуки. Вот года полтора назад я провел несколько дней в таком городке N. Не буду называть, в каком. Пусть создастся, так сказать, обобщающий образ. Тем более, что все городки N в многочисленных сердцах Европы похожи друг на друга, как московские толстые собаки, обитающие у метро, половина из которых непременно рыжие и обязательно зовутся «Чубайс».
Итак. Неясное время года. Янвавгуст. Апрябрь. Утро. Дождик, паразит, стучится в окна гостиницы. За окном — улица. В разводах дождя на стекле типичная среднеевропейская улица. Булыжник. Булыжник цвета мокрой мыши. Энергосберегающие фонари. Кусочек мерцающего изумрудной плесенью канала. Слева — ратуша. Справа — собор. В центре — строго напротив твоей гостиницы — секс-шоп. Кусочек канала в прогале между домами. Ближе к ратуше — аптека. Ближе к собору — паб. Рядом с пабом — цветочный магазин.
В Европе тянет смотреть в окно. Сидишь на подоконнике, как стерилизованный кот Матроскин, и часами смотришь на улицу. У нас в окно смотреть нельзя. Могут не понять. Кинуть чего-нибудь. Или выстрелить из рогатки. Или просто обозвать какой-нибудь очкастой ветчиной. Имел удовольствие быть ею названным. А здесь — улыбнутся протокольной лыбой, а то еще и рукой приветливо помашут, идиоты.
Вот бабушка в голубых буклях и с алым пластмассовым совком бежит от ратуши к собору за белым мопсом. Мопс — резвый. Бабушка — бодрая. Совок — полный.
Зеленоволосый чернокожий явно голубой наркоман крадется по стеночке от паба к аптеке. Он в халате, как Обломов.
Открывается цветочный магазин. Ты автоматически поднимаешь глаза вверх: не выпадет ли из окна Плейшнер? Нет, Плейшнер не выпадет. Он был последним, кто выпал из окна в городе N за эти шестьдесят пять лет. До него, говорят, выпадали. В эпоху Карла Великого. А так нет. Горшок с цветами, поставленный фашистами, так, кстати, и стоит на подоконнике. На всякий случай. Традиция.
Какой-то дядя в чалме проехал на велосипеде. Больше никого. Аптека, в которую заполз наркоман. Мокрая улица. Фонарь. Все.
Сеанс подоконочной терапии окончен. Чувство легкости во всем теле. Блаженный зевок. Что дальше?
Дальше — музей. Это обязательный элемент. Сеанс музеетерапии.
Ты листаешь справочник. Какие музеи есть в городе N? Вот, например: Музей Современного Искусства Города N. Прекрасно. Улица с названием, похожим на название какого-то комбинированного нервно-паралитического газа.
Касса музея. Цена, равная месячному московскому заработку бригады таджикских строителей. Ладно.
Залы музея. Пожилой смотритель музея с улыбкой Марчелло Мастроянни и пуленепробиваемым взглядом. В музее из посетителей только ты и еще какое-то бесполое лысое существо с кольцом в носу. Существо — с рюкзаком. На рюкзаке надпись: «Свободу страусам!» И картинка: зажатый в сэндвиче страус. У страуса в глазах — ужас. Сэндвич со страусом перечеркнуты крест-накрест. Я лично страусятину не ем. Мне не нравится.
Экспонаты. Гирлянда колбас. Название: «Полное собрание сочинений Иммануила Канта». Тонко. Какое-то подобие табуретки с торчащим сверху гвоздем. Называется: «Полет Икара». Ново. Большой белый шар, измазанный чем-то вроде навоза. На табличке: «Терроризм». Актуально. Куча хлама: какие-то коробки, ломаные куклы, битые банки, тряпки. Именовано: «Подсознание постмодерниста». Точно.
Защитник страусов долго созерцает «Подсознание» и шепчет уважительно «уау», «уау».
Читать дальше