Александр Тавровский: Исповедь пофигиста

— Дернетесь — получите пулю без базара, потом посмертно реабилитируем.

Пока Папа молчит — стоим, скажут уйти — уходим. Пионерлагерь! Свои звали его Витя; я, Рыжий, вообще не мог к нему обратиться напрямик, даже с вопросом. А он ни с кем, кроме Андрея, не базарил. Андрей говорит ему:

— Мы купили грузовик с водителем.

— Как ездит?

— Нормально. Жрет мало.

Это он о машине, хотя я тоже жру мало.

Витя, Папа наш, никогда не ругался. Он всегда был то ли под кокаином, то ли под героином, как бы размягченный: сядет, развалится на стульчике и тихо-тихо говорит. Девочек обожал. Когда ездил по бригаде, в машине всегда была телка. Такой и в календаре не увидишь.

В папиной бригаде было до тысячи лбов.

— От какой бригады?

— От Рыбки.

Папа имел гостиницы и заправки. Но что, он сам будет бензин разливать? Он говорит:

— Саша, хочешь заработать бабки? Бери сто тысяч баксов, покупай заправку; деньги все мне, а я тебе буду платить по полной ставке.

Папа по мелочи не дурил. Таких фирм, как наша, у него около трехсот. Не отдашь бабки — в Турцию!

Пасли фирмы спецкодлы по двадцать-тридцать человек.

В звене, например, Белого шестеро, все с утра на колесах. Эти знают еще человек двадцать — и все. Бывает, встречается пацан с пацаном, выясняют отношения:

— Ты откуда, бля?

— От Рыбки.

— И я, бля, от Рыбки…

Кунаки!

А Папу по имени знали все, весь Киев знал как честного и порядочного гражданина города. Таких пап здесь было много: был Солоха — погиб; Чайник был; Пуля, по мне, самый классный папа — убили; Фашиста подрезали.

В последний раз, когда я видел Папу на фирме, он вдруг начал исповедоваться. На него вдруг такое нашло, что нам всем жутко стало: такие сцены не для зрителей. Не для живых зрителей…

— Все мы на этом свете временные, ничего нет постоянного. Но мы, бандиты — самое короткое из временного: меня убьют — другой придет. А меня убьют, и скоро. Бандиты дружно не живут: каждому хочется иметь больше. Хочешь иметь больше — убивай. Добро без сторожа не лежит.

А? Что? Ашуг!

Позднее, когда я уже совсем было собрался в Германию и сказал об этом Андрею, он посмотрел на меня почти с грустью:

— Забудь об этом. Иначе позвоню Папе. Выхода отсюда два: либо на тот свет, либо в тюрьму. Никакой Германии в этом списке нет. Лука, ты дурак, ты в жизни ничего не смыслишь. Бандит — это светлая творческая личность.

Я не спорил. О чем спорить с бандитом? Я ненавидел бандитов, но иногда они помогали мне жить. Когда у меня украли машину, которую я вывез из Германии, и следователь ее нашел, он честно сказал, что поделать ничего не может, потому что у него семья, а кроме как «следить», он ничего не умеет, но… я-то должен знать, как это делается. Конечно, я знал.

На моей машине ездил сотрудник отдела по борьбе с бандитизмом одного из киевских РОВД, ездил, гад, по липовым документам, на новых номерах.

Вот тогда я и взял бандитов со своей фирмы вышибать мою частную собственность. Повозили мы «борца с бандитизмом» в багажнике, в Борисполь съездили. Он чистосердечно во всем покаялся: машину отдам, деньги отдам.

А когда поехал я с бандитами получать бабки (Белый был, Виталик и Зорро), он отсчитал деньги. Я положил их в карман, а дальше нам показали, кто в банде хозяин, бля! Со всех сторон — в зеленых шлемах, в масках, с дубьем…

Положили на пол, бить почему-то не стали, отобрали пистолеты и повезли в РОВД. Нам приписали «разбой и вымогательство с юридических лиц», ну и «ношение оружия» вдогон. Я уже жопой чувствовал свои двенадцать лет. Потом суд: мне дали-таки двенадцать, остальным по восемь.

На следующую ночь заходит в камеру «мой мент» и базарит:

— Ты хочешь в Германию. (Откуда он, падла, об этом узнал?) Я тоже. Но ты там почему-то можешь быть, а я нет. Ты там себе другую машину купишь или украдешь, а мне твоя нравится, хоть убей!

Я подписал ему дарственную, тут же в камере ее заверил нотариус, и мент сразу всех выпустил из тюрьмы. Мне еще дал двадцать пять баксов «компенсации». Все документы суда были сожжены в камере: судили же нас местным «деревенским» судом. Дурдом в кубе! Этим делом даже сам Папа занимался.

А бандиты мои остались очень недовольны ментом. На следствии козел-следователь спросил крутого качка с железными костяшками на пальцах (Белого), кто он по профессии.

— Да я вообще водитель с рождения.

— С такими костями — водитель! — хмыкнул следователь.

— Ну и что, — обиделся Белый, — я ими гайки забиваю.

— Вообще-то гайки закручивают.