Галина Таланова - Бег по краю

– Я в вашем положении оказаться бы не могла. Я в своём, – отрезала Лидия Андреевна, чувствуя, как удушливой волной в ней поднимается ярость, в висках бухает наковальней молот и липкий пот приклеивает водолазку к сгорбленному позвоночнику.

– Я понимаю, что вам сейчас и материально очень тяжело, мы с мужем подумали и решили сделать вам подарок… Если бы вы приняли эти деньги, вы могли бы сделать хороший памятник, куда-нибудь съездить отвлечься, положить их под проценты и жить на это в старости. Только скажите на суде, что вы знали Сергея как хорошего друга сына и Серёжа никак не мог предположить, что события развернутся таким ходом. Гришу не вернуть, но войдите в наше положение как мать, он у нас единственный, его спасать надо, а не убивать… Муж вот даже не пошёл к вам. Сказал, что боится в ваши глаза смотреть, чтобы я уж как-то сама как мать с матерью… – женщина раскрыла сумочку и вытащила из неё увесистый полиэтиленовый пакет, перевязанный розовой ленточкой от конфет советских времён.

Рука её дрожала, как надломанная ветка на ветру, дрожь, похоже, что передалась всему телу, и оно заметно вибрировало, как перегруженная стиральная машина. Подкрашенные губы женщины некрасиво кривились, и видно было, что она прикусывает уголок губ изнутри и вся губа у неё в болячках, неровно закрашенных перламутром…

– Уходите немедленно! Или я вызову соседей и милицию – и вы окажетесь там же, где ваш сын… Убирайтесь, ну! – сорвалась Лидия Андреевна.

Женщина растерянно отступила на шаг назад, опустила руку с пакетом. Лидия Андреевна схватила эту жирную руку в предплечье, чувствуя под шерстью пуловера упругую неподдающуюся плоть, с силой её ущипнула и начала выкручивать складку кожи, словно откручивала заржавевший вентиль. Женщина вскрикнула и вырвала руку.

– Ну, стерва! Убирайся, сволочь! Пока не убила, – подскочила к ней Лидия Андреевна.

Вцепилась в её склеенные лаком волосы и начала мотать их из стороны в сторону, точно хотела оторвать еле висевшую на нитке пуговицу:

– Я тебе сейчас покажу, гадина!

Спёкшимся в камень кулаком заехала даме в грудь, схватила за ворот, выглядывающий из-под свитера рубашки, услышав, как весело, будто горох, поскакали на пол пуговицы. Толкнула эту тушу всей скопившейся в ней ненавистью, пнула в толстый зад, перетянутый расползающимися по швам штанами, и захлопнула дверь, в изнеможении осев кулем на пол прямо под дверью. Привалилась щекой к холодной стене, чувствуя её шершавость, напомнившую ей небритую щёку Андрея. Только щека у того была всегда тёплая… И заплакала. Размазывала слёзы по горевшему лицу, пытаясь его охладить, слизывала слёзы языком с губ, чувствуя их морской вкус. Легла на пол, щекой на линолеум. Линолеум был гладкий и нежный, будто детская кожа. Только опять холодный.

112

Лидия Андреевна сидела в первом ряду напротив скамьи подсудимых. Посмотрела на лица убийц её мальчика. Совсем недавно ещё были дети… Трое молодых людей, совсем не уголовного вида, с серыми землистыми помятыми лицами, похожими на обёрточную бумагу, в которую заворачивают в десятый раз один и тот же уменьшающийся батон колбасы, и воспалёнными красными глазами, будто они долго ныряли и вглядывались в подводную жизнь.

Главному зачинщику было лет тридцать. Это был упитанный крепыш, стоящий на земле широко расставленными ногами. Маленькие кротовьи глазки испуганно бегали по залу, точно метались в поисках чёрного туннеля, в который можно было спрятаться от дневного света. Другой убийца казался совсем мальчиком, тщедушным и сутулым, с цыплячьей шеей, вылезавшей из ворота майки, будто подснежник из зелёного ворота чашелистика; с сальными слипшимися прядями волос, словно смоченными водой и расчёсанными редкой расчёской; с рябым лицом со следами воспалившихся угрей, похожих на незрелые ягоды калины; с мясистыми губами, складывающимися в нервно подрагивающую складку. Он был весь будто на шарнирах, не мог устоять на месте ни минуты, болтался, словно пугало, раскачиваемое ветром. Третий выглядел совершенно непримечательно: серая мышь, мимо которой проходишь в толпе, не замечая её и не запоминая. Лицо его немного смахивало на мордочку хорька. Те же ровные острые мелкие зубки и мечущийся взгляд. Щёки у этого хорька, единственного из троих, горели лихорадочным румянцем, похожим на чахоточный. Одеты все трое были в майки, щедро расписанные какими-то рожами. Первый был в красной, второй – в чёрной, напомнившей Лидии Андреевне пиратский наряд, третий – в серой, наподобие толстовки.