Владимир Шпаков - Смешанный brак

– Ну и шмон… – слышно бормотание. – Все? Претензий нет? Хотя как их может не быть? Придурки, они даже в ориентировки не смотрят!

– Извините… Куда не смотрят придурки?

– Вот сюда!

Ко мне подвигают ксерокопию с тремя изображениями икон.

– Здесь же черным по белому написано: похищены Николай Угодник, Георгий Победоносец и Спас Нерукотворный! А у тебя кто? Богоматерь!

– Богоматерь… – повторяю я, лишь теперь понимая: свободен! Чувство облегчения, правда, тут же сменяет гнев.

– У вас что, две милиции? – спрашиваю, упаковав рюкзак.

– Почему две?

– Вчера была совсем другая – фашистская милиция!

– Да уж, милиция… – мой освободитель отворачивается к окну. – Оборотни в погонах это, а не милиция… Ладно, поехали, что ли.

Меня полагается доставить до места, где вчера задержали. Я еду в кабине, вижу поселки и деревни, леса и поля, но между мной и знакомым до мелочей пейзажем стоит нечто большее, чем автомобильное стекло. Преграда выросла внезапно, за одну ночь, и ее, кажется, не пробить ничем.

Прощаясь, седой милиционер пожимает руку.

– Не держи зла, сынок. Если сможешь, конечно.

Я молча вылезаю из машины и иду по дороге. Не в сторону Москвы – обратно, туда, где есть вокзал и поезд, что отвезет домой. Я не могу не держать зла, это свыше моих сил; и моя совесть чиста – я сделал все, что мог. Я нахожу подходящее словцо из их языка: дрянь. Все, что меня окружает – дрянь. Дороги дрянь, дома дрянь, еда – невероятная дрянь, а главная дрянь – люди. Они отвратительные, злые, они безнадежны и обречены жить в окружении дряни вечно, как Агасферы. Только я-то не Агасфер! Я не хочу вечно скитаться по лабиринту, где над входом большими буквами написано: ДРЯНЬ.

Преграда между мной и дрянью становится еще выше, она похожа на прозрачный щит, призванный защищать население от шума автострады. Сейчас наоборот: щит защищает меня, не желающего иметь ничего общего с унылой и проклятой территорией. Когда впрыгиваю в рейсовый автобус «Вязьма – Смоленск», преграда не исчезает, она лишь меняет облик, превратившись в прозрачный кокон. Рядом на сиденьях покачиваются люди, только я ничего общего с ними не имею, я будто водолаз в скафандре с собственной атмосферой внутри.

Старый солдат появляется на вокзале. Он прячется где-то сзади, но я спиной чувствую его присутствие.

– Так и знал, что ты появишься… – начинаю мысленный диалог. – Но это бесполезно, учти. Ты меня не переубедишь.

Солдат молчит.

– Ты не сможешь доказать, что я не прав. Я тысячу раз прав!

Солдат молчит.

– И вообще – чего ты прицепился? Твой вермахт, между прочим, тоже не дошел до Москвы! И я, в сущности, лишь повторяю вашу неудачу. Немцам не суждено доходить до Москвы, они всегда поворачивают обратно!

– Это верно, – отвечают, наконец. – Но мы хотя бы пересекли границу Московской области. А ты? Струсил из-за того, что пьяный милиционер щелкнул затвором? А знаешь ли ты, как на нас бросали в атаку штрафные батальоны? Мы убивали их сотнями, тысячами, но если кто-то прыгал в наш окоп, он душил нас руками, грыз зубами, и это было по-настоящему страшно!

Я затыкаю уши, не желая слушать странные доводы. Война давно прошла, мы расквитались с ними, и их неистовость направлена уже не на врагов, на самих себя! Их не надо завоевывать, они сами себя погубят!

– Но ты еще не пристроил икону-сироту. Вспомни, сколько ты из-за нее страдал. Получается: страдал зря?

– Совсем не зря. Я оставлю ее у входа в Смоленский собор, кто-нибудь обязательно подберет. В общем, бессмысленно меня переубеждать, я иду брать билет.

В очереди к кассе солдат пристраивается сзади, что-то бубнит, но после того, как я получаю на руки билет, исчезает. Ура, начинаю Drang nach Westen! До отправления еще несколько часов, и я устраиваюсь в кафе, чтобы в последний раз вкусить дрянной еды. В ожидании заказа вытаскиваю компьютер, готовый написать покаянное письмо Гюнтеру. Ты прав, дружище, путешествия на Восток ничем хорошим кончиться не могут. Хотя, согласись, я вовремя одумался: я был развинченным манекеном, но теперь все составные части на месте, я возвращаюсь домой.

Ага, e-mail от Вальтера! Ну, что пишешь? Тоже собираешься домой? Точно: собирается! Закончил книгу, она выходит в московском издательстве, и пора ехать в Германию, издавать немецкий вариант. А это что? Читаю мелкие строчки, потом перечитываю и ощущаю внезапную слабость. Значит, та нервная женщина в черной одежде и черных очках – сестра бывшей жены моего сводного брата?! Это странно звучит: «сестра бывшей жены моего сводного брата», кажется, такая степень родства называется здесь седьмой водой на киселе. Для меня, однако, образ незнакомки по имени Вера гораздо весомее воды на киселе, хотя я не знаю: почему? Я представляю ее облик в деталях, она стоит у меня перед глазами и будто опутывает паутиной.