Святослав Тараховский - Отважный муж в минуты страха

Он улыбнулся, оно случилось. На столе увидел огромную фарфоровую кружку, которую незамедлительно поднес ко рту. Кисло-сладкая прохлада обрадовала язык, горло, все его существо, и жизнь Сташевского, орошенная целебной влагой, разом воскресла во всей своей исторической полноте и национальной принадлежности. Это была не кола, не пепси, не приторная фанта и не клейкая севен ап, это был компот, любимый с детства, детского сада и пионерских лагерей обыкновенный советский компот из сухофруктов. Мама не забыла. «Сухофрукты были куплены на рынке, — сообразил Саша, — обошлись втридорога, но мама не забыла». «Мама, — подумал он, — как хорошо было в детстве, зачем я вырос?»

Шорох-дуновение заставил его обернуться.

— Я специально не приняла снотворное, — сказала мама. — Здравствуй, сынок.

В АПН встретили прекрасно.

— Всем привет! — с редакционного порога приветствовал пишущую братию Саша.

— О, наш герой! — непритворно восхитился Волков и, углядев, что Саша хромает, добавил: — Садись, Сташевский, твой стол всегда свободен.

Махнул какому-то скромному очкарику, по-видимому, стажеру, и тот, смутившись, мгновенно испарился и очистил Сашин стул и стол. Саша сел.

Слева от него привычно лежала стопка чистой белой бумаги и копирка, справа чернел все тот же казенный, замызганный, со шнуром, перекрученным ожерельями, телефонный аппарат, по которому его когда-то заловила ГБ, а прямо перед ним стояла родная «Эрика» со все теми же сбитыми его пальцами клавишами, на которой он сочинил и пустил в жизнь столько шедевральных, никому не нужных статей под одними и теми же гениальными заголовками типа «Развивается и крепнет» или «Проверено временем», за которые получил и потратил столько гонораров, то есть народных денег. «Что, Санек, — мгновенно мелькнула в нем мысль, — стол и „Эрика“ у тебя есть, расположение начальства тоже имеется. Хочешь ли ты и далее трудиться в АПН на священной ниве пропаганды, чтобы не пыльно, долговременно, надежно и денежно, хочешь?» «Бр-р, — услышал он брезгливый ответ организма, — бр-р, нет, больше никогда», — услышал и подумал о том, что его организм, должно быть, перестроился вместе со всей страной.

— Ну, — гаркнул Волков, — расскажи народу, как там было?

— Там было интересно, — сказал Саша.

«Народ» окружил и задавал вопросы про то, что такое нынешний Иран и так ли уж страшен режим и сам дед Хомейни, и что за люди иранцы, и каковы персиянки — правда ли, что они так хороши, что не зря воспел их Есенин? «Все равно глаза твои как море голубым колышатся огнем», — прочла наизусть Наташка Кучина и тотчас полушепотом поинтересовалась у Саши, не привез ли он вкусных сигарет?

Саша старался отвечать «народу» подробно и с юмором до тех пор, пока Волков не отозвал его к себе, в интимное пространство своего начальственного стола, и, распорядившись остальным: «Все! Работаем!», продолжил с Сашей нешумную беседу один на один. Привет от Капышина и воспоминание об Афгане он почему-то воспринял с малозаметной боковой усмешкой, но в рассказ о Бюро, журнале и публикациях вник со всей серьезностью и даже задавал вопросы; всей прочей информации он, понятно, не получил и получить не жаждал. «Сейчас в отпуск?» — спросил Волков. «Сейчас в отпуск», — ответил Саша. Волков кивнул, но что означало сие понимающее или непонимающее кивание, знал ли Волков о том, что на самом деле произошло в Иране, или не знал, Сташевский так и не понял, а только подумал о том, как спасительны бывают для двух беседующих людей недопонимание и сознательный недоговор.

С блуждающим ищущим взглядом в дверь всунулся Орел; увидев Сашу, он чуть заметно боднул головой пространство и снова исчез как вид. Саша понял: дружок приглашает в курилку. «Черт, — рассеянно слушая Волкова, подумал он, — я снова начал много курить, значит, снова придется бросать. Обычная мужская жизнь есть приобретение вредных привычек и борьба с ними — и это все, более ничего. Кстати, не слишком ли долго я не бросаю привычку к ГБ?» Тотчас снова вспомнил: «сегодня, в полшестого» и взглянул на часы: время еще было.

Повезло: в пропахшем пространстве курилки Сташевский и Орел оказались вдвоем; остальные либо пером и словом продвигали в массы перестройку, либо отсутствовали на работе вовсе, либо священное время отравиться никотином для них еще не прозвенело. Саша приблизился за огнем к Толе и вдруг заметил, что товарищ изрядно пьян. Плотного крепкого Анатолия мотало, словно старого боцмана по палубе в шторм, и это было удивительно, странно и необъяснимо: если и отличало что-нибудь Орла перед остальными ребятишками, так только высокая его дисциплинированность, идейность и умение противостоять алкоголю. Накушаться в рабочее время! в АПН! где кругом секут глаза и подслушивают уши! О, для этого должна была быть особая причина. Впрочем, Саше было не до выяснения причин. Пока что они были вдвоем, но каждую секунду в курилку мог с жужжанием влететь журналюга-болтун, журналюга-любопытный или, того лучше, журналюга-стукач.