Аркадий Шугаев - Щепотка перца в манной каше

Понемногу стали подтягиваться гости. Пришли мои однопризывники. Вид у них был соответствующий — ремни болтались на яйцах, гимнастерки были расстегнуты до пупа, зимние шапки отутюжены и подкрашены кремом для обуви, сапоги с наращенными каблуками, голенища собраны в гармошку. Дембеля одним словом. Серега с Шералиевым нажарили картошки с мясом, нарезали колбасу, открыли консервы. Сели пить водку. Тосты — за ДМБ, за гражданскую жизнь, за баб. За душевным разговором время пролетело незаметно.

Позвонил писарь из казармы, сообщил, что меня вызывает командир роты. Я отправился в канцелярию оформлять демобилизацию. Мне выдали проездные документы, сделали отметку в военном билете. ВСЕ! Я гражданский человек! Утром еду домой, в Питер.

Последнюю ночь я провел с однополчанами в каптерке. До утра мы не спали, подстегивая себя чифирем и водкой. На рассвете я сел в поджидавший меня грузовик и выехал за ворота части по направлению к ближайшей железнодорожной станции. До нее было километров сорок. На дембель я ехал один.

Министерство обороны транспортирует своих солдат, отслуживших положенный срок, в вагонах общего типа. Я подошел к начальнику поезда и доплатил ему за проезд в купейном вагоне. В купе я забрался на верхнюю полку и сутки, отделяющие меня от Питера, проспал молодецким сном, изредка только просыпаясь и выходя курить в тамбур.

Домой сразу я не поехал, а взял такси и приказал водителю покатать меня по родному, любимому городу. В огромном мегаполисе и за одну неделю может поменяться очень многое, а за два года, что я не был здесь, поменялось вообще все. Я сидел в такси, смотрел в окно и не узнавал своего города. Люди одеты были совершенно не так, как одевались в год моего призыва, даже лица горожан как будто изменились. Я не узнавал многих улиц из-за обилия рекламы или строительных лесов. Появилось много новых зданий. Два года я не видел ни одной особы женского пола — вживую, я имею в виду. В нашей части было несколько порнографических журналов. С их помощью я, как и все солдаты, возбуждал свою эротическую фантазию во время занятий онанизмом. Здесь же, в Питере, сексапильные создания заполняли улицы. Молодые, приветливые и, как мне казалось, доступные.

— Ух ты! Это ж надо, ну ё моё! — непрерывно повторял я, находясь в состоянии, близком к шоку. Других слов мой мозг не находил в своих уголках, отвечающих за членораздельную речь, я, видимо, здорово отупел за два года, проведенных на севере. «Надо бы поработать над увеличением словарного запаса», — дал я сам себе задание.

«Водила», как и все профессиональные таксисты, был хорошим психологом. Очевидно, понимая мое настроение, он не торопясь вел машину и не лез с разговорами. Через час он доставил меня к отчему дому, на Гражданку.

Встречали меня радушно. Отец, мать и брат. Мы с отцом выпили водки, и он стал выяснять, что я собираюсь делать дальше, какие у меня планы в гражданской жизни.

Работать, как работает большинство, меня не прельщало. Само слово «работа» ассоциировалось у меня с заводским гудком, серой, безликой массой пролетариата, покорно бредущего каждый день в шесть утра на опостылевшую каторгу. Не верилось, что кому-то может нравиться профессия слесаря или фрезеровщика. Один наш сосед по лестничной площадке постоянно всем напоминал о своих трудовых заслугах.

— Я тридцать лет на одном заводе отработал! — твердил он избитую фразу всех пролетариев.

Ну и чем тут хвастаться? Тем, что три десятилетия, как послушный невольник, простоял на одном месте, выполняя одну и ту же монотонную, тупую работу? Ничего он в своей жизни не видел, зачем и жил, спрашивается. Нет, не желал я быть пролетарием. А другой, более интересной работы мне никто не предлагал, у меня ведь не было профессии. В армии я получил только не очень нужную в гражданской жизни специальность — снайпер. Не в киллеры же мне идти…

И я решил продолжить семейную династию — стать врачом. Хотя и это мне казалось проблематичным. Я всегда боялся крови. Стоматология тоже не подходила: пораженные кариесом зубы не вдохновляли. Была, правда, в медицине одна дисциплина, заинтересовавшая меня. Психиатрия. Вот уж это действительно чудесная профессия! Мне всегда нравились сумасшедшие люди. Они живут в своем мире, плевать им на наши социальные законы; правила человеческого общежития и устоявшиеся догмы не для них. Любой шизофреник намного интереснее здравомыслящего обывателя, который после работы валяется на продавленном диване в мерзких тренировочных штанах и ржет над тупыми остротами из телевизионной передачи «Аншлаг».