Аркадий Шугаев - Щепотка перца в манной каше

Был, например, у меня друг Михаил. Он познакомился с некой Любашей, тумбообразной и целлюлитной, стал с ней жить. Меня в гости не приглашал, сам как-то приехал. Любаша отпустила его на два часа с условием, что он не будет пить! Нормальному, уважающему себя мужику дико такое услышать. Михаил все-таки выпил и задержался у меня на два часа дольше отведенного ему срока. Больше я его не видел. Но стоит ли жалеть мне о потере такого друга? Конечно же, нет! Я даже никогда после этого не интересовался, как сложилась судьба Михаила. Наверное, стал пузатым, гладеньким, работает поваром где-нибудь в столовке, тащит оттуда продукты, а вечерами пожирает их вместе с Любашей, глядя в «ящик» и отвечая на примитивные вопросы какой-нибудь идиотской викторины типа «Поле чудес».

Доволен ли ты своей жизнью, Михаил? Наверное, да. Ну и будь счастлив в своем убожестве. Я лично выбираю неуютную, авантюрную, насыщенную событиями жизнь.

Познакомившись с Ингой, я стал проводить с ней большую часть своего времени. Мне было интересно с этой общительной, эффектной девушкой.

Дефлорация произошла у меня дома. Инга лишилась девственности под музыку Рахманинова. Это была первая попавшаяся под руку пластинка. «Всенощные бдения». Это произошло как-то уж слишком легко и безболезненно, мне даже показалось, что Инга симулировала разрыв девственной плевы. Меня насторожило также отсутствие крови во время этого процесса. Конечно, я знал, что взлом «целки» далеко не всегда сопровождается кровотечением, но все остальное поведение Инги заставило меня задуматься. Повторяю: произошло все очень легко. Инга объясняла это тем, что перед приходом ко мне она приняла несколько таблеток «Но-Шпа», этот препарат избавляет от спазмов гладкой мускулатуры влагалища и обладает обезболивающим эффектом. Я остался удовлетворен подобным объяснением, тем более что мне совершенно не хотелось выяснять, действительно ли Инга была девственницей — у меня нет средневековых мужских комплексов. К тому же состояние девственной плевы зачастую не свидетельствует о целомудренности. На юге, где мужчины придают огромное значение «целке», женщины нередко практикуют анальный секс, девственная плева при этом остается в неприкосновенности. Мне встречались профессиональные минетчицы, сохранившие пленку-«индикатор» целомудренности. К тому же сейчас можно восстановить «девственность» хирургическим путем.

Потом уже мы с Ингой почти каждый день гуляли по Питеру и везде занимались сексом: на крыше Петропавловки, под Литейным мостом, в последнем поезде метро, в туалете Театра Комедии имени Акимова. Особенно нам нравилось ездить в переполненных субботних электричках. Мы заходили на площадку, соединяющую вагоны, я вставал на ее середину и фиксировал руками двери обоих тамбуров, а Инга в это время страстно делала мне минет. В тамбурах, в метре от нас находились дачники со своими тележками и коробками, они и не догадывались, что у них под боком двое молодых людей занимаются сексом. Нас это еще больше возбуждало.

Мы с Ингой были молодыми и не думали о будущем. Нам просто было хорошо вместе. Инга училась нормально, все успевала. Я же совершенно забросил институт, и не удивительно, что вскоре меня оттуда отчислили. За академическую неуспеваемость.

«Ну и фиг с ним, с высшим образованием», — подумал я и решил, что лучше буду зарабатывать деньги. Стану крупным бизнесменом, а не жалким докторишкой с нищенской зарплатой. Внутренний голос иногда говорил мне: «Дурак, восстановись в институте, выучишься, образованным человеком станешь». Буйная фантазия, подыгрывая этому здравомыслящему внутреннему голосу, рисовала в моем мозгу такую соблазнительную картинку.

Операционная. Она ярко освещена. Все стерильно. В центре стою я — светило российской медицины, рядом суетятся ассистенты. В операционную въезжает каталка, на ней в предсмертной агонии бьется за жизнь человек. Ему моментально дают наркоз. В руке у меня скальпель. Все замирают, никто не дышит. Я делаю первый надрез, начинаю сложнейшую операцию, бросая ассистентам короткие, как выстрелы, команды. В стерильной комнате незримо присутствует Бог. Он наблюдает, как я спасаю его творение. Несколько часов я борюсь со Смертью, полосуя ее скальпелем, уничтожая. Я намного сильней и умнее этой старой суки, принимающей разные обличья — рак, инфаркт, цирроз печени. Но Смерти меня не сбить с толку, не запутать. Я распознаю ее и безжалостно вырезаю стальным лезвием, потом с отвращением бросаю в никелированный таз. В очередной раз торжествует наука — в моем лице. Больной спасен.