Журнал Поляна: Поляна, 2013 № 04 (6), ноябрь

Сегодня вдруг начала осыпаться сосна. Желтые вилочки иголок бесшумно отрывались от ветвей и, чуть сдуваемые ветром, наклонно падали на еще полузеленую березу, необлетевшие кусты и пожухлую от первого заморозка грустную траву… «Зима ранняя будет», — подумал старик. Он прислонился спиной к дереву, покрепче уперся каблуками в землю, начал сгибать ноги в коленях и медленно сползать по стволу на змеи выпирающих корней. Потом он задрал голову и стал вглядываться в мощные, широко раскинутые руки сосны. Что-то далеко знакомое виделось там: какие-то профили, копны волос, слышался девчачий шепоток, хихиканье, потом накатили запахи смолы, мокрой коры, влажного брезента, теплого хлеба и селедки…

Старик зажмурился от накатившей волны, глубоко вдохнул воздуха, опустил подбородок на грудь и так сидел с закрытыми глазами, вглядываясь в видимое только ему одному прошлое. Тогда совершенно ясным становилось, откуда все это приоткрылось, привиделось, прилетело. Нет, нет, нет — ничего не вернулось! Он чуть приоткрыл глаза, чтобы убедиться, где находится, и снова захлопнул веки. Как же это умещалось в нем и хранилось столько лет?! Он сам не ожидал…

Там тоже была такая сосна. Когда случалось, что мама с утра дома, она давала ему с собой завтрак в школу — два ломтя белого хлеба, переложенные селедкой, завернутые в газету. Он запихивал это богатство в противогазовую сумку, которая служила портфелем, степенно выходил из дома, а чуть заворачивал за угол, припускался бегом через дорогу до заброшенного участка, на котором остался только полусгнивший сарай, там он усаживался на корни сосны, опирался спиной о ее ствол и замирал.

Это были самые счастливые минуты дня. Сквозь остатки штакетника забора было видно дом, в котором жила Верочка. Он ждал, когда заскрипят петли, угол осевшей двери прошипит по доскам крыльца, и медленно, будто решая, спускаться по ступенькам или нет, появится девочка в синем пальто. Она обязательно остановится, сладко потянется, закидывая голову и поднимая плечи, а потом руки, тогда подол откроет ее коленки со вздутыми на них коричневыми чулками в резиночку, а маленький портфель в руке чуть прокрутится и закроет лицо.

Как хотелось ему в этот момент окликнуть ее, подбежать и заговорить — просто так, о чем угодно, только чтобы она ответила, и на одной щеке показалась ямочка, и сверкнули зубки, острые, как у лисички…

Потом в окне появится лицо ее матери и через форточку донесется резкий окрик: «Опоздаешь!» Верочка резко опустит руки, приставляя ногу, легко соскочит со ступенек и, приплясывая — носок одной ноги к пятке другой, играя плечами, не спеша двинется прямо в его сторону. Можно было в этот момент за секунду подбежать к ней и сказать что-нибудь вроде «привет» или важно и воспитанно «доброе утро», или, еще лучше, перехватить ручку портфеля и чуть коснуться ее холодных пальчиков, и он все это так сильно хотел и воображал, что тело напрягалось и невольно приподнималось… но стоило мельком взглянуть на окно со смутно видневшимся сквозь двойные рамы лицом ее матери, и только досада оставалась в душе. И больше никуда не хотелось идти, ни в какую школу, в толкотню раздевалки и монотонность уроков, где все отвлекало от самого дорогого, что у него было на свете в его десять лет. Хотелось только сидеть здесь, представлять, как он обязательно подружится с этой замечательной девочкой и сможет свободно, просто, когда захочет, разговаривать с ней и даже брать ее за руку…