Иегуди Менухин - Странствия

Возможно, когда-нибудь в далеком будущем евреи перестанут вызывать такие непростые чувства и вражду. Нет, не смеют люди забыть о еврее Иисусе, который двенадцать раз останавливался на своем крестном пути, когда его вели на Голгофу, не смеют забыть о сибирских лагерях, о газовых камерах Освенцима. В моей душе часто звучат библейские слова из самого волнующего музыкального эпизода “Мессии”: “Он искал сострадания, но ни в ком не нашел жалости, никто Ему не помог… Его изгнали из страны живых, казнили за грехи Твоего народа”. Этот народ — не только евреи, это и арабы, и мексиканцы, вьетнамцы, африканцы… Так что же, человечество обречено или есть путь к спасению не через месть? Неужели непременно нужно мстить, чтобы остаться в живых? Нет, тысячу раз нет!

Любопытно, что евреи в каких-то своих верованиях и обычаях ближе к азиатам-язычникам, чем к христианам. Так же, как древние язычники Азии, евреи не верят ни в рай, ни в ад. Конечно, наказание существует, но, увы, никто не продолжает жить вечно среди танцующих барышень. Евреев не привлекают сказки. Им ближе абстрактная философия в духе Лао-цзы (еще один из моих духовных учителей), чем догматы церкви. Они находятся в вечных поисках истины и умозрительных размышлениях, стремясь к непосредственному, без промежуточных инстанций, контакту с бестелесным творцом. Конечно, еще сто лет назад в Китае существовала процветающая еврейско-китайская община (как и еврейско-японская в Японии). В Китае евреи были похожи на китайцев, в Японии на японцев, и все равно они оставались евреями и исповедовали религию Ветхого Завета. Они совершали обряды в синагогах; словом, были настолько же евреями, насколько члены мусульманской общины в Сиане оставались мусульманами, молились, обратясь в сторону Мекки, и совершали туда паломничество, как реальное, так и духовное.

Всякий раз, как я думаю о евреях, я непроизвольно вспоминаю об их собратьях по гонениям, цыганах. Цыгане — последние из оставшихся в мире кочевников, осколок доземледельческих цивилизаций, когда люди постоянно перемещались с места на место в ходе сезонной миграции вместе со своим скотом или же просто в непрерывных странствиях по миру. До того как люди начали обрабатывать землю и частная собственность стала источником богатства, кочевой образ жизни был нормой. Искусный охотник, которого влекут земли за пределами родной округи, кочевник не знает, что такое частная собственность, так же как американские индейцы не могли представить себе, что земля вообще может принадлежать кому-то. Для него собственность — обуза, оковы, ненавистное препятствие между ним и свободой. Он и его семья повенчаны со звездами и с землей. Свобода передвижения, как и свобода мысли, всегда вызывала подозрения. Цыгане обладают удивительными знаниями человеческой природы. То, что они умеют подойти на улице к совершенно незнакомому человеку, предсказать его будущее и получить за это несколько грошей, — великий, отточенный временем талант, и не надо считать его преступлением. Меня неудержимо привлекает яркое, вольное цыганское житье, их музыка, танцы, их неизменные спутники: скрипка и гитара. Когда бы я ни говорил о культуре, я включаю в это понятие и цыганскую культуру, и культуру народов, у которых нет письменности, а есть только устная речь. И я не устану повторять, что Европа только тогда станет истинным сообществом культур, когда цыгане смогут свободно странствовать по ней от Турции до Ирландии. Они составляют самое многочисленное национальное меньшинство Европы — около двенадцати миллионов, — и их тоже пытались истребить нацисты.

Когда в 1993 году я получил письмо от премьер-министра Джона Мейджора, который спрашивал меня, не соглашусь ли я стать членом палаты лордов, должен признаться, я испытал глубокую благодарность и ощутил значимость этого события. В 1965 году меня возвели в рыцарское достоинство, и это была большая честь, так же как и вручение мне ордена “За заслуги”, который я получил из рук королевы в 1987 году, — читатель уже, несомненно, знает, что я давно восхищаюсь англичанами, их глубочайшей верностью традициям и обычаям. Я могу сколь угодно сдержанно относиться к политическому устройству страны, но это не уменьшает моего уважения к людям, которых призвали служить своей стране, руководствуясь не результатами голосования, а иными критериями. Предложение стать пэром Англии я воспринял как подтверждение чувства глубочайшего взаимного доверия, которое возникло между мной и Англией во время войны и развивалось все долгие годы, что я живу в Лондоне, благодаря моей дружбе с Элгаром и любви к его музыке, моей музыкальной школе и другим организациям, и вообще моей довольно обширной деятельности в Англии. Ну и, конечно, я радовался, что у нас с Дианой возникнут связи с тем, что принадлежит скорее ее прошлому, чем моему. Важен не титул, а возможность присоединиться к сообществу людей, которые не заняты злобой дня, могут позволить себе думать об отдаленных перспективах и большую часть времени именно этим и занимаются.