Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы

— Silly you! [27] «Глупышка!» (англ.). Ты даже не знаешь, кто он.

— Я его себе придумываю, и это очень приятно. Знаешь, даже приятней переживать любовь лишь в мечтах, никакого риска, что тебя отвергнут или бросят.

— А заниматься любовью в мечтах, это как?

— До этого еще не дошло, — вздохнула Жозефина и опять уставилась на экран, где гроб с телом покойного мужа, выскользнув из рук могильщиков, прыгал по ступенькам, а Ширли Маклейн безучастно брела следом в своей большой розовой шляпе.

Ночью он просыпался и долго не мог уснуть. В кошмарах мсье Фожерон грозил ему пальцем, и он подскакивал весь в холодном поту, намокали даже простыни и подушка. Антуан задыхался, хрипел, извивался, изнемогал, пока ему, наконец, не удавалось очнуться и вдохнуть хоть немного ночной прохлады. Он вставал, принимал душ, надевал чистые пижамные штаны, стоял у открытого окна, вслушиваясь в шумы и шорохи африканской ночи. Крики попугаев на крыше дома, визг обезьян, прыгающих с ветки на ветку гигантских акаций, легкие шаги газели в высокой траве, — все казалось ему каким-то странным, зловещим. Он и днем-то чувствовал себя здесь чужим, каким-то инородным телом, но ночью… ночью будто весь мир ополчался на него, все гнало его отсюда и кричало: возвращайся к своим белым, к этим хрупким потеющим людям, которые не выносят африканской жары и глотают лошадиные дозы хинина!

Он слушал спокойное дыхание лежащей рядом Милены и не мог уснуть. Поднялся, спустился в гостиную, налил себе виски и вышел на деревянную террасу, окружавшую дом. Сел на ступеньки, хлебнул глоток, и еще, и еще. Глаза привыкали к темноте. Постепенно во мраке появились желтые огоньки, которые загорались один за другим и все, казалось, светили в его сторону: это были желтые глаза крокодилов. Они сияли на черной глади реки, как светлячки, скользящие по черной блестящей поверхности болота. Они смотрели на него. Он слышал, как крокодилы бьют хвостами по воде, как медленно, тяжело ворочаются их тела, как они плывут к берегу и ждут. Ждут напротив дома. Один, потом второй, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой, восьмой… Они вспарывали темноту, как молчаливый десант. Иногда один из них разевал пасть, и в ночи высвечивались ряды острых белых зубов. Потом челюсть с треском захлопывалась, и опять только желтые огоньки, только глаза, глядящие прямо на него. Двадцать миллионов лет они живут на земле, им нипочем любые природные катаклизмы, земля вокруг них дрожит и собирается в складки, горит и плавится, трескается и леденеет. Они видели, как вымирали динозавры, они видели первых приматов, первых людей на четвереньках, первых людей, вставших на ноги, первых прямоходящих людей, первых людей, стреляющих друг в друга — и они всегда были здесь, начеку, на страже. Он против них пустое место. Он так одинок здесь. Не с кем поговорить. А главное, никаких вестей от мистера Вэя. Ни весточки. Ни чека, ни объяснения. Его секретарша каждый раз говорит, что, дескать, да-да, mister Wei is going to call you back [28] «Мистер Вэй перезвонит вам» (англ.). , только он никогда не перезванивает. Don’t worry, mister Tonio, he’ll call you, he’ll call you, everything’s all right [29] «Не беспокойтесь, мистер Тонио, он позвонит, позвонит, все хорошо» (англ.). , но нет! Ничего не «ол райт», он не заработал ни гроша с того самого дня, как они сюда приехали. Девочкам он просто врал по телефону. Рассказывал о невероятных прибылях, обещал, что скоро позовет их к себе, что это случится вот-вот, прямо на днях. Они, вероятно, слышали неуверенность в его голосе, потому что отвечали односложно, не хотели его обидеть. «А Жозефина?» — подумал он, наблюдая за еще одним крокодилом, подплывающим к общей группе; еще две желтые лампочки в сияющем огоньками партере, нацелившем на него бинокли. Фожерон, наверное, все ей уже рассказал. Она не позвонила. Ни в чем не упрекнула. Ему было стыдно. Шаря глазами по желтым точкам в сумраке ночи, он почувствовал, что вот-вот расплачется. Какой же он трус! Сильней, чем стыд, его мучил страх, разраставшийся в его душе, холодный и липкий, не оставлявший его ни на минуту. Страх занял место былой уверенности в себе — о, как спокойно и беззаботно когда-то потягивал он виски под полотняным тентом, отдыхая после сафари! Об этом страхе не знает никто. Кроме крокодилов. Они чувствуют его страх из глубины болота и сползаются все ближе, питаясь им и становясь сильнее. Они ждут. У них полно времени, и время работает на них, сколько их ни убивай, они знают — победа за ними, они все равно возьмут верх. Грубая сила всегда побеждает. Они ждут, нацелив на него свои желтые фонари. Чтобы ему было еще страшней. Его страх растет, он огромен, как пропасть, он пожирает его…