Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы

Она шла впереди, постукивая каблучками босоножек «Прада», а Жозефина брела за ней, сгорбив спину. Лука ездил на автобусе. Лука ходил в заношенном пальто. Лука брился раз в три дня. Лука никогда не фыркал. В конце июня он вновь появился в библиотеке, и они возобновили свои долгие посиделки в кафетерии.

— А какие у вас планы на лето? — спросил он, глядя ей в глаза. Как всегда, печально.

— В июле я еду к сестре в Довиль. В августе — не знаю. Девочки поедут к отцу…

— Значит, я буду вас ждать. Никуда летом не поеду. Хоть смогу спокойно поработать. Люблю проводить лето в Париже. Кажется, что ты в незнакомом городе. И потом, в библиотеке никого нет, никаких очередей за книгами.

Они назначили встречу на начало августа, и Жозефина уехала, радуясь, что вскоре увидит его вновь.

Ирис заказала шампанского и подняла бокал за здоровье книги.

— Сегодня я чувствую себя крестной матерью корабля, который уходит в плаванье, — торжественно провозгласила она. — Желаю книге долголетия и процветания…

Филипп и Жозефина чокнулись с ней. Все молча потягивали розовое шампанское. Легкая дымка туманила стенки бокалов, бросая радужный отсвет на пузырящуюся поверхность. У Филиппа зазвонил телефон. Он посмотрел на номер, сказал, что должен ответить, встал и вышел на улицу. Ирис тотчас же сунула руку в сумку и достала большой белый конверт.

— Это тебе, Жозефина. Чтоб и у тебя сегодня был праздник!

— Что это? — удивленно спросила Жозефина.

— Маленький подарок… Он изрядно облегчит тебе жизнь!

Жозефина взяла конверт, открыла его, достала нарядную открытку с розовой каемочкой, на которой золотыми буквами было написано — знакомым размашистым почерком Ирис: «Happy you! Happy book! Happy life!» [41] Здесь: Тебе и книге — счастливой жизни! (англ.). В открытку был вложен чек на двадцать пять тысяч евро. Жозефина покраснела и онемевшими пальцами сунула все обратно в конверт. Цена молчания. Она закусила губу, чтобы не заплакать.

Она даже не смогла выдавить слова благодарности. Но тут заметила, что Филипп издали наблюдает за ними; он закончил разговор и шел обратно. Жозефина заставила себя улыбнуться.

Ирис привстала и махала рукой девушке, которая, покачивая бедрами, шла к столику на краю пляжа.

— Смотри! Это же Гортензия! Что она здесь делает?

— Гортензия?! — вздрогнула Жозефина.

— Ну да! Вон она!

Она окликнула Гортензию, та остановилась и подошла к ним.

— Ты как тут оказалась, девочка моя?

— Зашла с вами поздороваться. Бабетта сказала, что вы здесь, а мне не хотелось торчать дома с малышней.

— Посиди с нами, — предложила Ирис, показывая на свободное кресло.

— Нет, спасибо… Я пойду к друзьям, они сидят в соседнем баре.

Она обошла стол, поцеловала тетю, маму и дядю и спросила у Жозефины:

— Мамочка, ты разрешаешь? Ты сегодня очень хорошо выглядишь, такая красивая!

— Серьезно? — спросила Жозефина. — Я вроде ничего с собой не делала… Бегала утром, может, поэтому?

— Наверное, поэтому! Все, до скорого! Приятно вам повеселиться.

Жозефина заинтригованно посмотрела ей вслед. «Что-то она от меня скрывает. Ни с того ни с сего сделала комплимент!»

— Ну, давайте, — сказал Филипп. — За здоровье книги!

Они опять подняли бокалы. Официант принес меню.

— Рекомендую заказать раков, они сегодня восхитительны…

— А кстати, — спросил Филипп, — как она называется?

Жозефина и Ирис переглянулись, как громом пораженные. Они не подумали о названии.

— Черт! — воскликнула Жозефина. — Я не подумала о названии!

— А я ведь тебя просила! — перебила Ирис. — Ты же сказала, что отлично придумываешь названия, а так ничего и не придумала.

Она мучительно пыталась исправить оплошность Жозефины и была готова на все:

— Я же давно дала тебе рукопись, умоляла тебя подсказать что-нибудь, а ты и пальцем не пошевелила! Ничего не посоветовала, ничего. А ведь ты мне обещала, Жозефина, как нехорошо!

Жозефина, уткнувшись в меню, не решалась поднять глаза на Филиппа. Он молча смотрел на нее тяжелым гневным взглядом. Эта сцена напомнила ему другую, произошедшую много лет назад. Честолюбие — пагубная страсть. Скупому наскучит золото, развратник пресытится плотью, гордец лопнет от спеси, но чем насытится неутоленный честолюбец? Он сам себя пожирает. Терзается и мучится, медленно разрушаясь, ничто не может смирить его жажду успеха и признания. Он готов продаться или похитить душу и талант других, лишь бы пробиться наверх. Чтобы ему все аплодировали. То, что Ирис не удавалось совершить самой, она делала чужими руками, и бесстыдно пользовалась плодами чужого труда. Один раз это сошло ей с рук. Но она взялась за старое, и на этот раз ее жертва явно была с ней заодно. Он еще раз взглянул на Жозефину, которая пряталась за винную карту.