Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы

— Французские носочки подождут… Все, побежал, у меня встреча с сыном.

…Сначала — гулкий звук шагов в вестибюле. Стены, выложенные бледно-желтой плиткой с голубой каемочкой, зеркало в человеческий рост, почтовый ящик, на котором еще сохранилась табличка «Мсье и мадам Антуан Кортес», Жозефина ее не сняла. Запах в лифте. Запах сигаретного дыма, пыли и аммиака. Затем — шум шагов в коридоре перед дверью. У него не было ключей. Он приготовился постучать, вспомнив, что звонок вроде бы не работал, когда он ушел. Может быть, она его починила. Решил позвонить, чтоб проверить, но тут Жозефина открыла дверь.

Они стояли лицом к лицу. Почти год! — говорили их взгляды, пока они пристально вглядывались в лица друг друга. Всего год назад мы были идеальной парой. Женаты, двое детей. Что же произошло, почему все так быстро взлетело на воздух? Немой вопрос, удивление — у обоих. «Как же все изменилось за этот год», — думала Жозефина, глядя на сморщенную пергаментную кожу под глазами у Антуана, на испещренную красными прожилками, на птичьи лапки морщин. Он пьет, это видно, лицо опухло, покраснело… «А ничего не изменилось, — подумал Антуан, подавив желание погладить белокурые пряди, обрамляющие лицо Жозефины, — только она стала как-то тоньше и жестче. Ты красавица, дорогая», — едва не сказал он. «Ты неважно выглядишь, дружок», — едва не вырвалось у нее.

Из кухни настырно тянуло поджаренным луком.

— Я готовлю цыпленка с луком на ужин, девочки его обожают.

— Но сегодня, может быть, мне стоит сводить их в ресторан, я так давно…

— Они будут рады. Я им ничего не сказала, я не знала, вдруг…

Вдруг ты будешь не один, вдруг ты будешь занят, вдруг другая приехала с тобой… Жозефина промолчала.

— Они, наверное, сильно изменились? Как они?

— Ну, сначала было трудновато…

— А в школе как?

— Ты не получил их табели? Я посылала…

— Не получил. Затерялись, наверное…

Ему хотелось сесть и замолчать. Просто смотреть, как она готовит цыпленка с жареным луком. Жозефина всегда на него так действовала: успокаивала его, умиротворяла. У нее был дар, как у некоторых людей, которые исцеляют наложением рук. Так хотелось бы отдохнуть, забыть про опасный поворот в его жизни! Ему показалось, что он дробится на части. Словно его сущность разделилась на тысячу частей, и они плавают в воздухе, а он не может собрать их в кучу, не может с ними совладать. На тысячу маленьких ответственностей, с которыми ему не справиться. Он только что встретился с Фожероном. Тот уделил ему едва ли десять минут и за это время три раза отвлекался, чтобы поговорить по телефону. «Извините меня, господин Кортес, но это очень важно…» Потому что я совсем не важен, хотелось крикнуть Антуану в последнем приступе отчаяния. Но он сдержался. Дождался, когда тот положит трубку, и вернулся к теме разговора. Но все же в порядке, ваша жена вполне справляется! Ваши выплаты ведутся регулярно, будет лучше, если вы поговорите на эту тему с ней. Потому что в конце концов это история семейная, а вы производите впечатление очень дружной семьи. Потом его опять прервал телефонный звонок. Вы позволите, да? На этот раз он даже не стал извиняться. А в третий раз снял трубку без лишних слов. В конце концов он встал и пожал ему руку, повторяя «нет проблем, мсье Кортес, пока ваша жена здесь»… В итоге Антуан ушел, так и не поговорив с ним про мистера Вэя.

— В Париже еще зима?

— Да, — ответила Жозефина. — Как всегда в марте.

Было уже поздно, стемнело, на улицах зажглись фонари, их бесстрастный белый свет поднимался к темному небу. За окном кухни вдалеке сиял Париж. Давным-давно, поселившись тут, они любовались огнями большого города и строили планы. Когда переедем в Париж, будем ходить в кино, в рестораны… Когда переедем в Париж, будем ездить на метро и автобусе, машину поставим в гараж… Когда переедем в Париж, будем пить кофе в прокуренных кафе. Париж стал волшебной картинкой на открытке, средоточием всех их мечтаний.

— А мы так и не переехали в Париж, — пробормотал Антуан таким несчастным голосом, что Жозефине стало его жалко.

— Мне здесь хорошо. Мне всегда здесь было хорошо…

— Ты что-то переделала на кухне?

— Нет.

— Ну, не знаю… Что-то изменилось.

— Книг стало еще больше, вот и все… И компьютер! Да, я выделила себе угол для работы, поменяла местами тостер, чайник и кофеварку.

— Наверное, в этом дело…

Он сидел некоторое время и молчал — грустный, чуть сгорбленный. Тронул пальцами клеенку, смахнул несколько хлебных крошек. Она заметила у него седину на затылке и удивилась: считается, что в первую очередь седеют виски.