СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Этот снисходительный кивок взбесил Феофила, и он поднял свою чашу:

— О солнцеликий повелитель, разреши сказать несколько слов!

— Говори! — кивнул полупьяный Михаил.

— Слава нашего василевса несколько померкнет, если мы позволим без поражения вернуться болгарскому посланцу ... Муку, — запнувшись, сказал он.

— Туку, — поправил Домета.

— Кто же осмелится? — воскликнул патрикий.

— У меня есть человек... Разреши мне, повелитель, позвать его.

— Зови, — впервые за вечер улыбнулся император.

Поединок решили устроить в саду. Там было несколько свежо, но это не мешало силачам. Мокрая после недавнего дождя земля пугала ревностного патрикия, который велел принести опилок, чтобы посыпать круг. Когда и это было , сделано, последовал второй сюрприз. Человеком Феофила оказался Василий. Почти все знали бывшего телохранителя Варды и теперешнего конюха Феофила, но никто не видел его обнаженным до пояса. Намазанное оливковым маслом тело блестело, как литое. Мышцы сплетались, как корни крепкого дуба. Бледное лицо сделалось еще более бледным и суровым, но это было только вначале — уже в первые минуты борьбы оно стало наливаться кровью.

Грузный Тук больше выжидал, тогда как Василий нападал — ловко и неожиданно. Тук понял, что перед ним серьезный противник. Успокаивало лишь то, что он одолел немало таких силачей, но это чувство — результат прошлых побед и выпитого вина — оказалось плохим советчиком. В первые минуты силы были почти равными, зато следующие принесли болгарам некоторое беспокойство. Обнаружив слабое место Тука, Василий стремился напасть на него со спины. Болгарину приходилось поворачиваться, чтобы оберегать спину, и это утомляло его. Тук злился, что не сообразил задержать противника в первый момент, когда они только взялись за руки. В конце концов старания Василия увенчались успехом. Он крепко охватил со спины огромное туловище противника. Оставалось самое трудное: собраться с силами, поднять Тука и бросить его за пределы круга. Все замерли в напряжении и ожидании конца. Забыв об императорском достоинстве, Михаил грыз ногти. Взгляды впились в спину Василия, ноги с босыми ступнями, как бы слитые с землею, в шею цвета черепицы. Спина стала выпрямляться, возгласы удивления рванулись ввысь... В следующее мгновение тело Тука полетело в кусты. Василий победил. Сондоке и Домета стояли мрачные, византийцы ликовали. Встав в центр круга, Василий несколько неуклюже поклонился, но никто не заметил его неловкости. Мужественное стройное тело лоснилось от пота и масла.

— Он мой! — вскочив, торжественно произнес в воцарившейся тишине Михаил.

Патрикий зашумели в восторге от этих слов, выражающих высшее восхищение императора силой и умением Василия, но правильно понял эти слова один лишь Варда. Отныне Василий становился другом василевса, а это не могло радовать кесаря.

Василия ввели в зал, пир продолжался. Варда пил, думая о том, что предстояло сделать сегодня вечером, ибо, если упустить случай, все пропало. И заговорщически посматривал на Фотия. Когда Михаил стал валиться с ног, кесарь подхватил его и бережно увел в покои. Император глупо хихикал, пытаясь облобызать Варду, который знал, что сейчас польются слезы. Солнцеликий расплакался раньше, чем ожидал кесарь. Сам он не мог объяснить, почему хнычет, это у него обычно предшествовало сну. Варда прекрасно знал его и потому крикнул Фотию, чтобы тот принес императорский приказ. Приказ обязывал кесаря отвезти императрицу Феодору с незамужними дочерьми в монастырь, а логофета Феоктиста казнить. Большую печаль-де испытывает император от своего решения, но делает это только во имя благоденствия своего народа и безопасности государства, ибо в последнее время деятельность императрицы, логофета и некоторых других людей направлена против особы светлейшего императора Византии Михаила Третьего.

Пьяный император подписал приказ и поставил личную печать. Довольный сделанным, он приподнялся на цыпочки, обнял Варду за сильную шею и, шатаясь, пролепетал:

— А где мой Василий?

Кесарь пытался уложить его в постель, но пьяный не унимался:

— Где мой Василий?..

Миссия покинула Царьград. Свита увеличилась: кроме Сондоке, Тука и Дометы, в отдельной карете ехала сестра хана, кира [41] Кира —госпожа ( греч .). Кремена-Феодора. Императрица простилась с ней, надавав уйму материнских советов, будто расставалась с самой милой из дочерей. Кира Кремена-Феодора сидела в глубине кареты, испытывая смешанное чувство радости и тоски. Уезжая к своим, она прощалась с миром, у которого научилась и плохому, и хорошему. Хорошо было быть защищенной могуществом нового бога, которого она полюбила всем своим одиноким сердцем. Вечерние молитвы она столь ревностно читала из-за внутренней необходимости разговаривать с всевышним о своем спасении и при этом не раз вспоминала, как ее взяли в плен. Войско ушло вперед, а они с матерью и обозом отстали. Внезапно обрушились византийцы. Вместо того чтоб остаться в телеге и уповать на мать и охрану, перепуганная Кремена помчалась в ближайшую рощу, где наткнулась на группу византийских воинов, которые отвели ее к пленным, и радости их не было конца, когда стало известно, что она дочь болгарского хана Пресияна. В столице ее подарили императрице. Сначала Кремена трудно привыкала к новым порядкам, но для полонянки выбора не было. Ела что давали, одевалась как велели, делала что приказывали. Далеко остались родители, у которых можно было и покапризничать, а во дворце хозяйкой была не она, а Феодора. Тогда ей впервые захотелось иметь подружку, близкого человека. Ею стала Тамара — знатная полонянка из Грузии. Черноглазая, робкая, она жила только мыслями о боге и постепенно увлекла Кремену новой верой. Девушки жили в одной комнате, Тамара допоздна рассказывала истории из житий святых и отшельников. Сначала Кремена слушала с недоверием, потом с любопытством и, наконец, увлеклась настолько, что стала более ревностном христианкой, чем Тамара. Теперь она возвращалась под небо Тангры, к неучам-жрецам, сжигающим травы и убивающим обрядовых собак, словно в пещерный мир с запахом плохо выдубленных шкур и тяжелым, затхлым воздухом. Как встретят ее родные? Прежде всего брат, болгарский хан, остальные должны будут считаться с ним, если он ее примет хорошо. Борис всегда был для сестры чем-то загадочным, закрытым ларчиком, в который она с детства пыталась заглянуть, но это ей не удавалось. Совсем другим был Докс: его улыбка раскрывала душу и сердце. Кремена доверяла ему, он — ей. Естественно, это было давно; теперь, когда он взрослый человек с семьей, а она ревностная христианка, неизвестно — останется ли дверь открытой с обеих сторон? Прекрасно, что мать жива. Она не даст дочь в обиду. Добрая мамина рука всегда приласкает...