СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Иоанн ничего не слышал о детстве Климента, поэтому ни надгробный камень на лужайке, ни сама пещера не были связаны в его сознании ни с кем на знакомых людей. У него была крыша над головой и свой взгляд на мир с высоты, подаренной ему природой. Большая шуба была хорошим одеялом. Он укутывался в нее весь, вместе со всеми своими мыслями и желаниями, с огорчениями и редкими радостями. Одна из этих радостей — это посещения бывшего ученика, который рассказывал о жизни братии и приносил вести из разных стран. Два дня назад он сообщил о новостях в Царьграде. Оказывается, там бог покарал одних, а на других взвалил новые грехи.

И в первый раз Иоанн почувствовал себя камешком этой горы. Он отломился здесь и здесь остался, ибо с тем миром, откуда он пришел, ничто больше не связывает его, кроме воспоминаний и чувства ненависти. Он боролся и с ненавистью, и с воспоминаниями, словно выдергивал упрямую крапиву, но на руках оставались волдыри, и они с еще большей силой напоминали о прошлом. Иоанн не мог понять, что, отказываясь от живой жизни внизу, он обрекает себя на воспоминания. Скала, на которой он жил, была очень высокой, а потому, к сожалению, не помогла сосредоточить его взгляд, обращенный к старым и новым страданиям, на чем-нибудь близком. Сидя на зеленом лужайке, Иоанн походил на черного крота, неожиданно вылезшего на белый свет, чтобы поглядеть на птиц и людей. Еще одну радость приносили ему птицы. Уже на исходе зимы они устраивались на ветвях, проверяли прошлогодние гнезда, склевывали сгнившую кору и искали личинок.

С наступлением весны их голоса набирали силу и высоту. Иоанн затихал в суете птичьего мира, на душе становилось светлее, он хранил в памяти каждый звук — расцветало врожденное чувство музыкальности, выстраивая в его сознании странный птичий язык, который изо дня в день обогащался, пока Иоанн не осознал, что уже понимает его.

Впервые он попытался побеседовать с ними в период сумасшедшей вакханалии соловьиных ночей. Услышав его голос, лес притих, ошарашенный этим чудом, и потом ответил. Иоанн повторил — повторился и отклик. Тогда, испугавшись самого себя, он встал с камня, огляделся вокруг — нет ли поблизости окаянного — и быстро ушел в пещеру, укутался с головой в шубу и до утра не сомкнул глаз.

С этого дня он регулярно сидел на камне и слушал птичью перекличку. «Ты где?» — спрашивал заблудившийся воробышек. «Здесь, — отвечала воробьиха. — Иди сюда, я нашла что-то хорошее». Иной раз Иоанн становился непрошеным свидетелем объяснений в любви. «Я люблю тебя, люблю!» — пел снегирь, и эта радость любви не смущала никого. Однажды, увлеченный этим зовом, Иоанн повторил его вслух, высоким и звонким голосом. Лес онемел на мгновение, но потом каждый куст торжественно ответил: «Люблю тебя!.. Люблю тебя!..»

Пораженный, Иоанн увидел, как птицы полетели к нему, чтоб посмотреть на него и разделить его радость. Подумав, что он сходит с ума, Иоанн упал в траву и зарыдал. Никогда в жизни не произносил он этого слова вслух. Когда-то он любил Ирину, любил самозабвенно, но так и не смог признаться ей в любви — ведь уже в первую их ночь она ушла к другому. И душа его затвердела в неразделенном одиночестве, забыв само звучание слова «люблю». Долго плакал Иоанн, жалость к себе выжимала все новые и новые слезы. Константин хотел от него песен, которые бичевали бы зло, но Иоанн все больше убеждался, что не способен создать их. На этой земле он был человеком без ясной цели, горемыкой, сбившимся с пути, рабом собственного обостренного честолюбия... Неужели нельзя это болезненное честолюбие превратить в тетиву, с которой будут запускаться острые стрелы его песен? И он закрывался в пещере, брал кисточку и пергамент, но вместо гнева в душе затевал свою нехитрую мелодию веселый снегирь «Люблю тебя, люблю!..» Иоанн понимал, что его душа состоит из многих и противоположных душ, воюющих между собой и лишающих его покоя: радость одолевала злость, злость — тоску, тоска — испепеляющую ненависть, ненависть — бесконечную печаль. И стоило показаться ростку надежды, тотчас же налетали холодные вихри бескрылого одиночества и ненависти ко всему на свете.

Шли дни, и Иоанн со странным удивлением осознал, что он — никому не нужная земная тварь, появившаяся только для того, чтобы люди со странным любопытством взирали на еще одно существо — не то животное, не то человека. Эта мысль родилась, когда он понял, что ему некому сказать «я люблю тебя». Он перестал заботиться о своем теле. Запасы кореньев и лесных ягод, которыми он питался, убывали. Раньше он целыми днями бродил в дубняке в поисках черепах. Иоанн связывал их за ножки тонкой веревкой и хранил до наступления скоромных дней. Когда угли в очаге раскалялись, он закапывал в них черепах и быстро выходил из пещеры, чтоб не слышать их скрипучих стенаний. Зверь не умер в нем, он не мог без мяса. Утолив голод, Иоанн садился у камня и смотрел вниз, на сплющенные фигурки в монастырском дворе.