СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

— Привал!..

Это скомандовал Савва. Ученики быстро укрылись в тени придорожных груш. Услышав сигнал, Мефодий — старый воин! — тут же присоединился к остальным.

Константин спешился, бросил поводья на сухой сук и прислонился к стволу. Поля пустовали, пересохшая трава приобрела бронзовый цвет, из оврага доносилось томное воркованье горлиц. Философ запрокинул голову, желая прогнать усталость, и слух его уловил шепот листвы. Круглые твердые листья груши, начинавшие желтеть, были похожи на золотые монеты. Ирина, помнится, носила браслет из золотых монеток и часто поднимала руку, чтобы он не соскользнул с запястья. Философ очень любил это движение — рукав ниспадал к плечу, обнажая прелестную белую плоть. Как разделило их время, как далеко остался тот сад, где они сиживали вместе... А разве мир так уж богат радостями? Воспоминание было не из веселых, однако неожиданно оно доставило радость Константину. Но тут же он упрекнул себя: плохи твои дела, если ты и такой мелочи рад. Да, плохи — самому себе он может в этом признаться. Плохи! Он чувствовал, что вся их работа обессмысливается... Чувствовал это... Константин услышал, как заржал конь Мефодия, как брат спрыгнул с него и сказал ученикам что-то смешное, но не обернулся. Над чем он может смеяться? Над собственным бессилием?! Ни разу еще Философ не впадал в такое состояние духа. Слушая шутки учеников, отдыхавших в тени, он подумал, что они не постигают всей сложности положения. Ему было трудно разделить их веселье, ибо он измерял все масштабом своей жизни. Судя по всему, придется ехать в Рим. Вряд ли кто из миссии догадывается об этом. Двинулись дальше. Но к Коцелу не стали заезжать. Он любил и ценил братьев, однако едва ли сможет оградить их от гнева зальцбургского архиепископа Адальвина. После передышки ученики повеселели. Откуда-то прилетел ветерок, закрутился вихрь. Сухие травы и листья высоко поднялись в пепельно-серое небо и, кружась, медленно опускались. Константин проследил за ними взглядом... Вот так и с людьми: поднимется вихрь, вознесет их высоко, и, лишь когда начнут падать, поймешь, какие они были легкие и пустые, никому не нужный бурьян, а возомнили себя чуть ли не богами. Жаль, народ поздно постигает эту правду о знати, поздно... Константин достаточно долго жил в кругу знатных и смог вовремя понять их пустоту и покинуть их мир, о чем сейчас ничуть не жалеет. Жалеет о другом — что не был настойчив и не добился поездки в Болгарию. Его дело может укорениться и расцвести только среди своих, там, откуда он родом.

А он пошел просить ниву для посева — новый диоцез, просить у людей, не желающих принять его у себя дома, а тем более раскрыть свои мысли. В чужом монастыре Константин понял, как трудно быть просителем. Каждый глупец начинает важничать и смотреть на тебя петушиным глазом, круглым и вопрошающим. Чем ближе подходили они к Венеции, тем яснее он понимал, что это бегство. Они покидали землю, где упорно трудились, даже не расписавшись на память в монастырском Евангелии, рядом с именами Прибина, Ростислава, Святополка и Коцела. Они покидали эту землю и уносили с собой плохие воспоминания. Они начали сомневаться даже в искренности гостеприимства, ибо возникло ощущение, что их насильно задерживают, пока аквилейские старцы ждут откуда-то распоряжения. Наверное, договаривались с немецкими епископами. Конь устало прядет ушами, солнце, хоть и близится к закату, все еще немилосердно печет, добавляя тяжести мыслям. Немало учеников осталось в Моравии и Блатненском княжестве! Они уже ведут церковные дела. Всего сорок человек захотели поехать с миссией, и Константин раздумывал, как быть дальше. Созревало намерение заехать в Константинополь. А что он там найдет, кому будет нужен? И ответил себе: Болгарии! Быть может, там положение изменится, и он будет нужен, гораздо нужнее, чем здесь. Вот приедут они в Венецию и там все обдумают. Но тут же, глядя на опущенные плечи учеников, упрекнул себя за колебания. Он не может поступить так без всякой причины, отказавшись от последней надежды — Рима! Если папа окажется сговорчивым... Вряд ли, однако, можно ожидать этого от Николая. Он не раз угрожал братьям, и их появление вызовет, конечно, только гнев и проклятия! Нет, Константин не боится! Он достаточно хорошо владеет словом, всю жизнь пополнял свои знания — и не будет молчать от страха. И еще об одном пожалел он сейчас: если заставят миссию уйти из Моравии и Паннонии, и они не увидят больше Марина. Этот тихий и благообразный человек, прошедший с ними путь плечом к плечу, украсил резьбой по дереву немало церквей близ столицы Ростислава. Марин заболел, задержался в Мосбурге, надеясь встретить братьев главами нового диоцеза. Тщетная надежда еще одной доброй души!