Николай Псурцев - Тотальное превосходство

Вылизывала своего стервеца. Буквально. А он вырывался, плевался, царапался, хныкал, убегал из квартиры и сидел часами в палисаднике на соседней улице… Обыкновенный человек. Точно такой же, как и Вера. Тащило и тащило его по жизни, как что-то там по реке… Инерция. Папа и мама учились в институте. И он учился в институте. Папа и мама работали преподавателями, и он работает преподавателем… Ничего не хочет. Ничем не интересуется. Ему неинтересно н-и-ч-е-г-о… Зачем живет?

После того как Вера попробовала показать ему стриптиз, не выдержал — ушел-таки. Даже не собрав вещей… Едва не сблевал, когда она начала снимать трусики, пританцовывая и гримасничая, тараща свои круглые глазки и болтая по-дурацки языком меж губами…

Ныла, выла, поливала слезами потолок, топила пол в поту из-под мышек, хрякала, хрюкала, мечтала о девственности, трезвая, не пьяная, стригла ногти и танцевала на них, остреньких, голыми, то есть неодетыми, пятками, глаза какое-то время не могла сдвинуть с места, они смотрели только туда, куда поворачивалась голова, а уши, в свою очередь, теперь постоянно слышали чьи-то крики; кого-то мучили, наверное, где-то или кого-то убивали, возможно, далеко или близко, и кто-то в связи с этим поэтому, естественно, обреченно и отреченно кричал, и бедная Вера, судя по всему, именно этого «его» или «ее», крики и вопли их, «его» или «ее», каким-то образом слышала, толстела, не худела, ела до боли в животе, пила до треска и клекота в мочевом пузыре, плевалась и рыгала при слове «секс», искренне, без кривлянья, и готова была сломать об колено члены всем мужчинам в мире без исключения — и даже тем, которые уже умерли или которые только что родились…

Пробовала ласкаться, приятно неожиданно сначала, кстати, для самой себя, с безответственной и отягощенной грузом поисков новых ощущений и впечатлений школьной подругой, тоже толстенькой и тоже потливой. Ни та ни другая так ни разу и не кончили, хотя возились, подвыпившие и разгоряченные, стеснительные, но упорные, где-то примерно около часа… Расстались нелюбимыми. Знали, что больше теперь не встретятся никогда. Если только случайно, конечно…

Первоклассников, второклассников, третьеклассников, четвероклассников теперь ненавидела, особенно мальчиков, да и девочек, собственно, тоже, а также, ко всему прочему, ненавидела теперь еще и пятиклассников, и шестиклассников, и семиклассников, и восьмиклассников, и девятиклассников, и десятиклассников, и одиннадцатиклассников, и студентов еще, и курсантов, и аспирантов, и слушателей, и ординаторов, доцентов, профессоров, адъюнктов, заведующих кафедрами, лабораториями, отделами, ректоров, проректоров, деканов, старших и младших научных сотрудников, директоров, председателей, начальников, ведущих и главных, заместителей, вице, консультантов, помощников, советников, секретарей, референтов, шоферов, поваров, сторожей, офицеров, ветеринаров…

К ветеринарам относилась все-таки без дурноты. Будто предчувствовала, что они ей скоро понадобятся. Но не сейчас. Сейчас они ей только снились иногда. Всегда. Каждую ночь и день, если она засыпала днем. Каждый час. Минуту. Секунду. Минуту… Во сне целовалась с ветеринарами и застегивала им подтяжки… Брючные ширинки на молниях имели все ветеринары. Ни одной ширинки на пуговицах. А ширинки на пуговицах часто вновь возвращаются в моду — хоть и неудобные. Ширинки ветеринарам не расстегивала. Только целовалась с ветеринарами и заботилась по-матерински об их подтяжках. Во сне еще любила мышей, хотя в жизни к ним относилась с брезгливой суровостью. Целовалась во сне и с мышами… Однажды ей приснился лохматый ветеринар в широких кожаных подтяжках со стальными заклепками. Волосатый ветеринар и его кожаные подтяжки возбудили ее до такой степени, что она даже кончила во сне. Рвала голос, билась в эротических судорогах. Ласкала себя — терзала себя… Проснувшись, поняла, что ей необходима собака… Когда тем же утром увидела посередине кухни злобно и оскорбительно тявкающую толстую мышь, то в своем решении укрепилась уже окончательно. Вот оно как…

Лабрадора назвала Зигмунд, в честь великого Фрейда.

Это самая добрая из всех добрых собак на свете, рассказали ей специалисты, и похожа на собаку. Большая, сильная, складная, красивая.

Через полгода у собаки появились обаяние, уверенность, снисходительность, усмешливость, действительно сила и на самом деле красота, голос, взгляд, ум… Вера заметила все эти изменения как-то разом — в один день. И ей тотчас же стало страшно. И ей сразу же сделалось хорошо…