Николай Псурцев - Тотальное превосходство

Три девицы под столом сосали поздно вечерком. Я застал такую вот живопись в одной тихой комнатке, дверь которой, проходя мимо, случайно открыл — я любопытный, я отворял все двери, которые попадались мне в этом клубе… Трое мужчин делали вид, что на самом деле ничего необыкновенного с ними не происходит. Они со строгими лицами продолжали играть в свои игры, в данном случае в карты… А девицы, я заметил, откровенно неистовствовали. Стонали, сопели, повизгивали. Все как одна не обнаженные, все в разного цвета нижнем белье, одна в белом, другая в черном, третья в розовом. Забирает. Возбуждает. Но не меня. Но не сегодня. Но не сейчас. Как-нибудь в другой раз. Может быть, завтра. Может быть, через час.

Молодцов на сцене в одном из залов клуба тоже находилось трое. Они изображали официантов, обслуживающих одинокую даму. Одинокую даму они вытянули прямо из зала. Ее спутник нервничал, но смеялся, демонстрируя всем, что он простой и открытый. И обладает исключительно свободными взглядами. И не имеет вовсе ни единого комплекса. А с обратной стороны своих глаз, я видел, он яростно плакал. Он немножко любил эту женщину. Но он не желал показаться в ее глазах идиотом. Он любил ее и именно поэтому сейчас плакал. Он не хотел показаться в ее глазах идиотом и именно поэтому не удерживал ее, когда она решила подняться на сцену.

Женщина стеснялась официантов и смущалась наличия и обилия публики и тем не менее со сцены не уходила. Сидела за столом, принимая от официантов напитки и угощения. Женщина показалась мне хорошенькой и сексапильной… Я рассматривал лица людей вокруг — в поисках Старика — и в то же время то и дело поглядывал на женщину и официантов, увлекаясь предложенным представлением. Женщина показалась мне хорошенькой и сексапильной, скромненькой и, видимо, строго воспитанной, но жаждущей вместе с тем нового и требующей, несмотря на естественный страх, необычного… Подобные женщины всегда удивительны. С ними ярко и многоцветно. Но о преданности этих женщин приходится только мечтать.

Официанты, то есть артисты, или танцоры, или стриптизеры, или просто крепкие, спортивные, привлекательные ребята, пренебрегающие робостью и условностями, кокетничали с женщиной, шутили — не особенно весело, правда, острили — не очень-то остроумно, признаться, пританцовывали — довольно умело и с удовольствием и продолжали все подливать даме вина и угощать ее фруктами… Но вот один из официантов коснулся ее груди, легко, вроде как невзначай, а другой лизнул языком ее шею, а третий чуть поднял ее маленькую юбочку и не агрессивно — мягко помял-погладил ее лобок и неожиданно поцеловал затем в губы; а первый расстегнул ее кофточку, а второй потерся взбухшей ширинкой о ее щеку, а третий засунул пальцы ей под колготки; женщина вскрикнула и вытянулась на стуле, широко и бесстыдно, напоказ публике, расставив свои длинные ноги… Ее спутник загородился от сцены руками, как от слепящего света…

Женщин насыщает надеждой происходящее, мужчин удручает где-то в самых глубоких, далеких, глухих, тщательно упрятанных, редко вскрываемых, без радости и удовлетворения используемых схронах души. Женщинам хочется мастурбировать. Их спутникам хочется к проституткам. Женщины, не все, нуждаются в сексе и безопасности (любовь, как это ни печально, не обязательна), мужчины вопят и ревут, но бесшумно и незаметно, страдая от ожидаемой и требуемой с их стороны ответственности.

Старик коснулся моих лопаток — плечами, руками, губами, бровями — и что-то пробормотал мне отрывисто на ухо. Я закрутился на месте, на каблуках своих туфель, размахивая руками, цепляя пальцами воздух, и проходящих мимо людей, и сидящих неподалеку людей, перебирая глазами лица и волосы у всех тех, кого ухватывал взглядом; вон седые волосы, я вижу, я вижу, но это на самом деле волосы женщины, или вот, вот седые волосы, я различаю их точно, но они в действительности оказываются неожиданно редкими, или вон там опять я отмечаю поседевшие волосы, но именно эти вот волосы, я уточняю, являются волосами чрезмерно отросшими, или вон снова мелькает чья-то белая голова, но волосы на ней явно крашеные, или вон, вон я замечаю похожее отличительно лицо, но это лицо не старого совсем человека, а вот, вот показывается из-за чьих-то плеч и ушей, лбов и локтей снова знакомое мне лицо, но это лицо человека, когда-то переболевшего оспой, рябое, вон, вон, я снова вижу лицо, но у этого лица нет характеризующих, идентифицирующих его, Старика, родинок… Старик здесь, здесь, я убежден в этом теперь окончательно. Он только что ерничал и веселился у меня за спиной… Но вот стоило только мне обернуться, как он незаметно и стремительно ускользнул, тотчас же… И бесследно…