Николай Псурцев - Тотальное превосходство

Заметил вдруг руки на руле. Они высвечивались серо-бело заглядывающими неохотно в кабину уличными фонарями. Руки ведут машину, подумал, это понятно, а где же в таком случае сам я? Внизу ноги обнаружил, почти неразличимые. А где же все-таки сам я? Где мои глаза, мой нос, мой рот? Где мое лицо? Где моя голова?.. Столкнулся со своим отражением в зеркале заднего вида. Задышал глубоко и мерно, слава богу, кажется, успокаивался…

Портреты Старика в багажнике. Остановиться, посмотреть, на месте ли?.. Не уверен, нужно ли мне сегодня это. А если есть холсты, но нет на них самого изображения Старика? Придется решать, сошел ли я с ума, или подобное и в самом деле случается в жизни. Пока буду разбираться, потеряю время — сомнения, страхи, растерянность, желание убежать и спрятаться, зарыться в землю, и не дышать, свернуться в комочек, мстительно умирать, и затем успокоение, анализ, воля, смирение с реальностью, принятие себя любого, даже сумасшедшего, и так далее и так далее… Нет. И все-таки не сейчас. Когда-нибудь потом. Когда-нибудь после. Пусть история закончится. Если закончится…

Мир выдуманный подавляет мир реальный. Мир выдуманный красочней, эротичней, брутальней, пестрее, непредсказуемей, свирепее, контрастней, энергетичней и живее, как ни парадоксально, да и просто интересней, гуще, насыщенней и сильнее, сильнее, конечно же, чем мир реальный. Мир фантазии убивает мир реальный. Нет сомнения. Только стоит посмотреть на Джотто, на Эль Греко, на Босха (на Босха особенно), на Дюрера, на Констебля, на Пикассо, на Шила, на Хокни, на Бальтуса, на Бэкона, на Фрейда (Люсьена, внука Зигмунда), почитать Шекспира, Мелвилла, Джойса, де Сада, де Куинси, Торо, Ницше, Маркеса и, может быть, Достоевского, если останется время, и все тотчас же становится ясно. И не очень умным, и не очень образованным людям тоже.

Другое дело, что, может быть, мало кому захочется в этом признаться. Жизнь богаче, закричат они и от негодования затопчут ногами и замашут руками, жизнь мудрее, жизнь прекраснее… Не захотят говорить о себе, что они дерьмо. А все, кто не придумывает иные миры, в действительности-то все дерьмо…

Человечество делится на три касты, как уверял нас и доказывал нам классик, — на простых людей, которым остается только их жалкая вера, на начальников, организаторов и воинов, и на священную касту поэтов, творцов иллюзий и определяющих ценности, поэты — это самая высшая, разумеется, каста. Поэтами стремятся стать все в этом мире, Творцами, имел в виду классик, все без исключения, потому как все, и опять-таки без какого-то ни было исключения, хотят власти и все хотят править, то есть создавать иллюзии и определять ценности… Но не каждому это дано — не многим, единицам. Все остальные, которые не единицы, осознав в какой-то момент, что они никто, начинают мстить миру за свою бездарность, уверяют всех, например, что реальная жизнь богаче и мудрее, чем жизнь вымышленная, хотя и понимают, конечно же, что это вовсе не так, становятся диктаторами — на любых уровнях, на уровне семьи, допустим, — бьются, и с помощью самых суровых приемов, как правило, за чиновничью карьеру, организовывают бизнес, применяя при этом, часто, чаще, чем следовало бы, нарочито преступные методы…

Старик сильнее реального мира. И он в состоянии этот мир уничтожить или, во всяком случае, в состоянии нанести этому миру не поддающийся воображению и подсчету ущерб — если он и вправду получил в эту ночь каким-то образом настоящую жизнь, Старик…

Опять Старик!.. Я же сказал уже себе, что потеряю время, если начну разбираться со Стариком. Я могу не успеть в гости к цирковому жителю Кудасову, если начну разбираться со Стариком. Нет. Не сейчас. Как-нибудь потом. Как-нибудь после. Пусть история закончится. Если закончится…

…Цирк пахнет. Я подъехал не близко, а запах уже услышал. Навозом только совсем немного. Пóтом и пудрой больше. И несвежим деревом. Мочой, разумеется. И тихо — звериным лежбищем. Я не знал раньше запаха цирка. Вернее, не помнил. Я был там только в детстве, как и большинство… Много работы в этом месте. Я люблю, когда много работы. Работа — это смысл и это самоцель… Хочу работать, мать мою, хочу работать! Работать, работать, работать!.. Не знал такого гона и такого давления давно уже. Старик этой ночью не в счет. Писал его словно в забытьи, в угаре, так даже скажем, в угарном забытьи, вроде как пьяный, вроде как обдолбанный наркотой… Не в счет…

Троллейбусы и автобусы не ходят, милиционеров поблизости не видно, бессонные автомобили сверкают на проспекте, один, два, три, четвертого пока не замечено. Милиционеров действительно нигде нет… В этом цирке на проспекте я не был точно ни разу. В старый меня мама водила, а в новый как-то вот не случилось. Но я знал, что тут иногда артисты выступают или выступали и на льду, на коньках, а не только на обыкновенной арене. Странно, наверное, все это выглядело, но интересно… Милиционеров тем не менее по-прежнему не вижу ни одного…