Ежи Пильх - Безвозвратно утраченная леворукость

Даже когда он еще был жив, я хорошо себя чувствовал в обществе его призрака; так же и сейчас я чувствую себя вполне комфортно, когда через темный парк, по валу над рекой, мимо костела и мимо школы мы едем в Водолечебный дом за пищевыми отходами. Полная луна, тени ложатся на воду. Я восхищался им, восхищался его неудачами, восхищался провалами очередных его инициатив, как это было прекрасно, что целые состояния проходили через его руки, а ему никогда не перепадало с них ни гроша. Но теперь уже все, теперь раскручивается последнее неудачное предприятие. Вместо больших и тяжелых, как камни, бухгалтерских книг довоенной скотобойни (книжный магазин Фитзингера в Чешине) появились школьные тетрадки (бумажная фабрика в Ключах), в которые мы записываем тоннаж получаемых отходов. Даже в этой последней перед всеобщей погибелью операции у него еще мелькнул — да-да — проблеск обманчивого экономического гения. В контракт о получении отходов с Воеводским предприятием пищевой промышленности (отделение в Устроне) он включил хитрый пункт №3б, который гласил, что «причитающуюся за пищевые отходы сумму получающая сторона обязуется выплачивать натурой — свиньями — по ценам, установленным в пунктах закупки», и выходило все очень хорошо, потому что задумано было так, что мы получаем пищевые отходы, этими отходами питается откормок, который — будучи откормленным великолепными и богатыми объедками из Водолечебного дома — становится соответственно крупным, тяжелым и дорогостоящим, во всяком случае дороже получаемых по цене 20 грошей за килограмм отходов, и баланс всегда будет в нашу пользу, мы будем получать отходы, и вдобавок еще Воеводское предприятие пищевой промышленности (отделение в Устроне) будет платить нам, если все пойдет хорошо, солидные суммы.

Но эти простые и надежные, как закон Архимеда, расчеты оказались ложными, откормленный боров всегда получался дешевле поедаемого им корма. Воеводское предприятие пищевой промышленности (отделение в Устроне), вместо того чтобы присылать деньги, присылало повестки об уплате сумм, которые возникали вследствие разницы между расходами на покупку откормка и прибылью от продажи отходов; разница всегда была не в пользу проклятого откормка. Это слегка уравновешивалось за счет столовых принадлежностей, так как в полных всякого добра бидонах и бадьях мы время от времени находили ножи, вилки, ложки, ложечки, вилочки и даже тарелки и чашки, так что вскоре дом был снабжен целыми комплектами столовых приборов и лишь частично попорченными сервизами с изящной надписью «Силезская Гастрономия»; все это несколько поправляло баланс, но не меняло того факта, что в лучшем случае он оставался нулевым. Но что можно было поделать, надо было жить, надо было ездить в Водолечебный дом за пищевыми отходами и кормить ими откормка-аскета, а себя кормить надеждой, что какой-нибудь очередной откормок своим гигантским весом наконец пробьет банк и прольется на нас рекой бабок.

И мы таскали бидоны, полные первоклассного корма для скотины; остатки бульонов, крупников, эскалопов, бигосов [61] Бигос — блюдо из капусты и мяса, визитная карточка национальной кулинарии. , салатов и ромштексов превращались в однородную массу с незабываемым запахом. Подвалы Водолечебного дома пахли, как содержимое кладовой, на многие годы снабженной всем необходимым, а когда танцевальная музыка наверху стихала и вслед за ней начинали звучать приглушенные томные такты, мы, даже не пытаясь хотя бы для виду обуздать паническую спешку, как ошалелые взлетали по лестнице. А потом стояли в наполненных жирным блеском дверях, ведущих из подсобки (у Деды Диди уже тогда было крайне ограниченное поле зрения, он, как подсолнух, поворачивался к тому, на что смотрел, объясняя, что это все равно как если бы он смотрел через две водопроводные трубы, и кто знает, не оказалось ли тогда, в темном дымном зале, его точечное, хорошо наведенное зрение хоть единственный раз для него полезным), мы стояли в толпе официанток, официантов, кухарок, поваров — и все напряженно смотрели на далекий подиум, где в углу подергивалась испуганная танцовщица, кожа на ее плечах лоснилась умеренным богемическим блеском. Она и вправду, как сказано в Писании, одета была в гиацинт и пурпур и, возможно, даже была позолочена золотом, да только где уж ей, бедняжке, до великой распутницы, где уж ей до распутства, хоть какого-никакого, хоть до самого малюсенького. Но хотя танец смущенной чешки вообще-то не предвещал ничего дурного, пани Оглендачева, однако же, была права, потому что погибель все равно пришла. Простая, как воздух, и неумолимая, как нехватка воздуха. Погибель пришла, как речная волна, потому что погибель, как речная волна, была вечной.