Иэн Макьюэн - Сластена

Между сессиями, в апартаментах наверху Пьер, за собственной машинкой и при собственном телефоне, познакомился с людьми, которые изменят его жизнь и со временем убедят оставить преподавательство и посвятить себя работе в ЦРУ и идеологической войне. Разумеется, управление оплачивало счета оппозиции, уясняя в процессе, насколько эффективно можно вести эту войну на дистанции — через писателей, художников, интеллектуалов, в том числе левых, которые пришли к независимым идеям после горького опыта соблазнов и ложных обещаний коммунизма. И нужно им было — даже если они этого еще не поняли — то, чем может обеспечить ЦРУ: организация, структуры и, прежде всего, финансы. Это оказалось важным, когда операции были перенесены в Лондон, Париж и Берлин. «В начале пятидесятых нам помогло то, что ни у кого в Европе не было ни цента».

Так, по описанию Пьера, он стал солдатом другого рода и участником многих новых кампаний в освобожденной, но подвергшейся новой опасности Европе. Какое-то время он был помощником Майкла Джоссельсона, а позже — другом Мэлвина Ласки, пока они не разошлись. Пьер работал в Конгрессе за свободу культуры, писал на немецком статьи в престижный журнал «Дер монат», который финансировало ЦРУ, и за кулисами помогал организовать журнал «Энкаунтер». Он овладел деликатным искусством гладить по шерстке интеллектуальных примадонн, участвовал в организации гастролей американской балетной труппы и оркестров, выставок современного искусства и десятка с лишним конференций, занимавших, как он выразился, «рискованную площадку, где встречаются политика с литературой». Он заметил, что удивляется наивности и переполоху, поднявшемуся в 1967 году, когда журнал «Рампартс» раскрыл, что ЦРУ финансирует «Энкаунтер». Разве борьба с тоталитаризмом не разумная и не достойная задача для правительства? Здесь, в Британии, никого не беспокоит, что МИД оплачивает всемирную службу Би-би-си, весьма авторитетную. И таков же по-прежнему «Энкаунтер», несмотря на шумиху, наигранное удивление и зажимание носов. Кстати, коль скоро он коснулся Министерства иностранных дел, надо помянуть добрым словом работу Отдела информационных исследований. В частности, он восхищен тем, сколько сделал ОИИ для продвижения книг Оруэлла, и ему нравится, как отдел финансирует «Беллман букс» через издательство «Амперсенд».

Какие выводы он может сделать после двадцати трех лет работы? Он хотел бы сказать о двух. Первое, самое важное. Холодная война не окончена, что бы ни говорили люди, и борьба за свободу культуры по-прежнему необходима и всегда будет благородным делом. Хотя среди левых осталось мало поклонников Советского Союза, есть огромное застывшее интеллектуальное пространство, где люди лениво держатся нейтралистской позиции: Советский Союз не хуже Соединенных Штатов. Этим людям надо противостоять. А во-вторых, он процитировал старого товарища по ЦРУ, ставшего радиожурналистом, Тома Брейдена, который сказал, что Соединенные Штаты — единственная страна на планете, которая не понимает, что маленькое иногда работает лучше большого.

Это вызвало одобрительный шепот среди сотрудников нашей экономной службы.

— Наши проекты стали слишком большими, слишком многочисленными и разнообразными, слишком амбициозными и затратными. Мы потеряли осмотрительность, а наши идеи — свежесть. Мы повсюду, мы действуем бесцеремонно, и это вызывает отторжение. Я знаю, что вы запустили собственный новый проект. Я желаю ему успеха, но, серьезно, джентльмены, не раздувайте его.

Вопросов Пьеру, если так его звали, не предполагалось; закончив, он коротко кивнул в ответ на аплодисменты, и Наттинг повел его к двери. Кабинет пустел, младшие, естественно, уходили последними, и я со страхом ожидала момента, когда Макс обернется, поймает мой взгляд, подойдет и скажет, что нам надо поговорить. Разумеется, по службе. Но, увидев его спину и большие уши, когда он продвигался к двери в кучке людей, я пришла в замешательство и снова почувствовала себя виноватой. Я так обидела его, что он даже не в силах со мной заговорить. Эта мысль меня ужаснула. Как обычно, я призвала на помощь возмущение. Он же сам сказал мне как-то, что женщины не в состоянии отделить свою личную жизнь от рабочих отношений. Разве я виновата, что он предпочел меня невесте? Этот спор я продолжала, спускаясь по бетонной лестнице — на лифте не поехала, чтобы не разговаривать с коллегами, — и спор не прекращался за столом весь рабочий день. Устроила я сцену, умоляла, лила слезы, когда Макс от меня отвернулся? Нет. Так почему мне нельзя быть с Томом? Я не заслуживаю своей доли счастья?