Оксана Робски: Casual

Некоторые относятся к жизни потребительски. Некоторые — как к подвигу. Некоторые — как к чаше, которую нужно испить. До дна. Я отношусь к жизни как к партнеру. По увлекательной игре.

Весь мир — игровое поле.

Первый ход всегда за ней. Я делаю ответный и с интересом жду ее следующего.

В этой игре нет правил. Это немного страшно, но со временем я привыкла.

И победителей тоже нет.

Сначала я пыталась вести счет, но быстро бросила. Я никогда не пропускала свой ход. Когда хотелось сдаться, я брала тайм-аут.

У нее всегда был джокер в колоде.

Его появление в самых неожиданных местах придавало игре остроту. Невозможно предугадать, в каком качестве он появится на поле в следующий раз. Главное — жить так, как будто джокера не существует.

Я играла на счастье.

Наверное, я должна была сильно удивиться, когда мне позвонила та девушка из ресторана.

Впрочем, я действительно удивилась.

Она так и представилась:

— Это девушка, которую вы встретили в ресторане. С Сережей. Помните?

Я в этот момент принимала ванну с тремя каплями жасминового масла.

Чтобы хоть немного уменьшить начавшееся сердцебиение, мне надо было сделать глубокий вдох, но вместо этого я на секунду замерла, а затем безразлично спросила:

— Когда?

— Ну, как же. — Девушка замялась. — За неделю до того как… Сережа… Сережи… не стало… В «Пинокио» на Кутузовском.

— А! — Я прямо обрадовалась в трубку.

Наверное, создалось впечатление, что сначала я испугалась, что это девушка из ресторана «Гонг Конг» на Тверской. Например.

— Мне надо с вами встретиться. — Казалось, она готова разрыдаться.

— Зачем? — очень серьезно спросила я.

В эту минуту в ее лице я ненавидела всех женщин. Подозревая, что раз была она, значит, были и другие.

— Я не могу по телефону.

Надо было повесить трубку. Но, наверное, нет на свете женщины, которая отказалась бы встретиться с любовницей своего мужа.

Я, свернувшись калачиком, легла на кровать. И подушки, и одежда Сержа еще хранили его запах. Я не обращала на него внимания раньше, когда Серж был жив. Зато теперь я чувствовала его очень остро.

Девушку звали Светлана. Мы договорились с ней встретиться через час. В «Пинокио» на Кутузовском.

Она подъехала на старом «фольксвагене». Если бы они встречались давно, у нее наверняка был бы такой же «мерседес», как у меня. Ну, или немного хуже.

Я сидела в черных очках, хотя в зале было темновато. Не хотелось демонстрировать Сержевой любовнице все прелести своей мимики. Если только не захочу ее испугать. Тогда сниму очки и сделаю страшное лицо. Вернее, просто сниму очки.

Одета она была неплохо. Так, как любил мой муж. То есть — как я научила его любить: стильно, но не вызывающе.

Она присела и сразу достала сигарету.

Я сидела не шелохнувшись и не предпринимая попыток завязать разговор.

Девушка явно очень нервничала, и поэтому я оставалась спокойной и чувствовала своё превосходство. Правда, пока еще не знала в чем.

Подошел официант.

Я заказала мандариновый сок со льдом. Она — минеральную воду.

От меню я отказалась, просто попросила принести мне легкий салат. Она сказала, что не голодна.

— Мне не разрешили прийти на похороны, — пролепетала она, не глядя мне в глаза.

Слава богу, подумала я. Одна только мысль о том, что она могла оказаться там, на кладбище, рядом со мной, вызвала новый прилив ненависти к ней.

Но я сохраняла на лице сочувственную улыбку.

— Кто? — Я бы не удивилась, если бы в моем голосе прозвучали нотки негодования.

— Сережины друзья. Вероника и Игорь. Вы их, конечно, знаете?

Конечно. Моя подруга Вероника. Хорошо, что я в очках. Интересно, кто еще?

— Знаю. Но не слишком близко, — я даже с сожалением вздохнула. — Вы дружили?

Разговаривая со Светланой, я усвоила покровительственный тон.

— Да. — Она опустила глаза и еле слышно прошептала: — Я беременна.

Я встала и пошла. Мне было все равно куда идти, но я оказалась около выхода. На улице я остановилась и прислонилась к стене. Это уже слишком. Если бы мое терпение было воздушным шариком, то сейчас этот шарик бы лопнул.

Больше всего я хотела, чтобы Серж был жив. Я отхлестала бы его по щекам, а потом выгнала вон и швырнула бы ему вслед вещи.

Нет, хорошо, что он мертв. Это значит, что он никогда не придет ко мне и не скажет: «Извини, я люблю другую. У нас будет ребенок». Ему стоило умереть только ради того, чтобы я никогда этого не услышала.