Джон Барлоу - Животная пища

Максимилиану недавно исполнилось восемнадцать, и настала пора зарабатывать на жизнь самостоятельно, а не болтаться по ярмаркам, выполняя случайные поручения. Ему была необходима палатка и собственный номер. И Петронелла решила украсть кошку. Она попросила еще одного парня – без особых талантов – помочь племяннику с кражей. В награду оба будут получать по четвертой части всей выручки, а Петронелла – оставшуюся половину. Она же купит им палатку и возьмет на себя прочие расходы. Цыганка все просчитала. Если второй мальчик окажется ненадежным, они с Максом заставят его выйти из дела. А если оба мальчика повернутся против нее, то она потребует Соломонова суда и заберет свою законную половину. Ей это ничего не стоит, но что сосунки будут делать с разрубленным кошачьим трупом?

Вот как вышло, что Киска очутилась в фургоне Петронеллы. Цыганка ее полюбила и всячески баловала – через несколько дней Максу уже надоело бегать в город за сливками или обрезками свежего мяса. Однажды тетя велела ему принести живую мышку, потому что любимица, видите ли, заскучала. Но насей раз Максимилиан дал Петронелле твердый отпор, и больше о грызунах не вспоминали.

За неделю для кошки соорудили новый шатер, внутри которого установили клетку. Макс сам нарисовал вывеску. Он внимательно изучил все имеющиеся у него книги, отдавая себе отчет, что это не бессмысленная потеха вроде метания кокосов и не какая-нибудь татуированная женщина или силач. Нет, летающая кошка – совсем другое. Она неразрывно связана с древними мирами, мифами и магией. Максимилиан потратил много времени, подыскивая нужную аллюзию, верные слова, то самое выражение, которое бы говорило само за себя. Наконец его осенило: Кот-Икар.

Лонгстаф весь день был на работе, перевозил компанию по торговле шерстью в новую контору. Эта компания быстро росла, и ей требовалось больше места, а значит, и мебели, поэтому Джон ухитрился продать им с десяток столов и стульев, которые купил по дешевке на прошлой неделе. В общем, денек выдался удачный.

А потом возникла первая трудность. Его условия оплаты каким-то непостижимым образом не совпали с их условиями. Договоренность была устная, поэтому и доказать ничего не получилось. Он спорил, пока мог, но смысла в этом не видел. Работа сделана, его люди хотят домой. Наконец из конторы вышел какой-то чиновник. Он внимательно выслушал дебаты, кивая или пожимая плечами в нужных местах. Лонгстаф приводил столь убедительные аргументы, что даже некоторые сотрудники компании с ним согласились. Однако секретаря эти доводы не впечатлили. Тот поджал губы и улыбнулся Джону, который побагровел при одном виде румяного чиновника с золотой цепочкой для часов и напомаженными волосами. Секретарь еще раз пояснил, что больше оговоренной суммы они платить не намерены, а Лонгстаф при желании может обратиться в суд. И добавил с той же заносчивой ухмылкой: «Решайте сами, мистер Лонгстаф».

Когда они вернулись в Нью-Корт, уже стемнело. И Джон, и его работники утомились после такого долгого и удручающего дня. Никто не осмелился перечить начальнику, и во дворе они молча принялись за работу.

Лонгстаф прошел сразу в дом, вознамерившись выбросить торговцев из головы. Однако его никто не встретил. Ужина не было, и в комнатах царила необычная тишина, как будто дом недавно опустел. Затем из спальни донесся голос Флоры. Жена утешала ребенка. Джон взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, но еще на полпути услышал, что плачут обе дочки, а Флоре никак не удается их успокоить.

Он открыл дверь. Все трое испуганно подняли головы и на мгновение замолчали. Увидев отца, девочки заревели еще громче и безутешнее.

– Что такое? – спросил Джон, целуя их в мокрые соленые щеки. Но дети не могли вымолвить ни слова, только хлюпали носом и плакали навзрыд.

– Киску украли, – наконец проговорила Флора, сама на грани слез.

– Украли?

– Да. Они пришли, пока нас не было.

Девочки подняли такой вой, что взрослым пришлось их перекрикивать.

– Днем здесь были цыгане. Кто-то видел, как они рыскали неподалеку, а потом уехали с мешком…

– А в мешке Киска!!! – истерически зарыдала одна из девочек.

Они завизжали во весь голос – одна мысль о том, что бедную Киску засунули в мешок, напугала их до смерти. Мать прижала безутешных дочерей к груди, чтобы заглушить их пронзительные вопли.

Лонгстаф понял, что в спальне от него мало проку, и пошел обратно во двор. Он тяжело дышал и уже чувствовал биение крови в ушах.