Джон Барлоу - Животная пища

В кладовке остался только Маркхэм. Он смотрел в упор на рассвирепевшую охотницу и иной раз видел маленькие глазки котенка, которые – разве такое возможно? – уже открывались. Остальные четверо беспомощно и слепо ползали неподалеку, забытые матерью. Та защищала только одного отпрыска. В ее напряженной позе интуитивно читалось предостережение, и более чем убедительное: если котенку суждено умереть, то сначала умрет она.

Маркхэм вернулся на кухню в поисках молока. В поднявшейся суматохе его не заметили – две судомойки, кажется, были на грани истерики. Потом он снова вошел в кладовку и присел рядом с кошкой, которая угрожающе выгнула спину. Пока Маркхэм наливал молоко, она смотрела на него с интересом, но только он стал двигать к ней блюдце, как кошка снова почуяла опасность и зашипела, сбиваясь на низкий рык, и он ощутил на лице ее жаркое металлическое дыхание. Их разделяло всего несколько дюймов, и каждый волосок на ее теле вздыбился. Наконец край тарелки уперся в передние лапы охотницы. Несколько капель молока пролились на пол, и котенок стал нюхать их с настороженностью взрослого кота. Мать не шевелилась. У нее в груди все клокотало, тело напряглось в ожидании неотвратимого: когда Маркхэм схватит ее детеныша, она вопьется передними лапами в его глаза, а задними вспорет мягкие подушки щек. Она видит, как глаза человека бегают из стороны в сторону. Мишень прямо перед ней. Все готово к атаке. Но Маркхэм ничего не сделал. Он просто смотрел.

Мои братья и сестры пропали. А я – нет. Наверно, ко мне боялись прикасаться. И поэтому я остался с матерью, которая приняла меня как родного, хотя я был ей родным лишь отчасти.

Маркхэм распорядился, чтобы четырем котятам нашли хозяев. Элис, младшая судомойка, пошла по всем домам и фермам, предлагая малышей. Но никто не согласился, потому что по деревне уже пронесся слух: в работном доме родились котята-уродцы. И поселяне загодя придумали себе оправдания. Днем Маркхэм – его одного кошка пускала в кладовку – забрал четырех здоровых детенышей. Не глядя на мать, управляющий взял котят и предал их самой страшной смерти из всех – утоплению. С тех пор Маркхэм не мог спокойно смотреть на охотницу: чувство вины глодало его изнутри. Воспоминание о том, как уходит под воду тяжелый мешок, в котором еще можно различить испуганное шевеление маленьких тел, преследовало его долгие годы.

Однако летающая кошка не облегчила страдания Маркхэма. Наоборот, от служащих работного дома стали поступать жалобы. Но управляющий приказал ни в коем случае не трогать котенка, Божью тварь, достойную сострадания. По этому теологическому вопросу у Маркхэма нашлись противники, и вскоре местный пастор (к его приходу принадлежал смотритель Джон) явился в работный дом, чтобы раз и навсегда установить, на самом ли деле крылатый котенок – Божья тварь. Он пробыл у них полдня и съел причитающийся ему обед, но ни сам котенок, ни мать так и не показали носа. В конце концов пастор ушел, зря потратив время, и, вероятно, решил, что его обманули. Маркхэм извинился и объяснил, что, хоть малышу всего несколько дней от роду, он уже достаточно силен и ловок, чтобы сопровождать мать на охоте в любой части дома и даже во внешних постройках.

В одной из этих построек мать и дитя скрывались на протяжении нескольких недель. Маркхэм, опасаясь жестокости подчиненных, нашел для охотницы и её сына укромное местечко подальше от кухни. На второй день, когда люди уже насмотрелись на котенка и пообвыкли (а некоторые даже слегка улыбались при виде крыльев – настоящих и скорее всего бесовских), Маркхэм отвел кошачье семейство в старые конюшни, где хранилось то, что уже нельзя починить, а выбрасывать жалко. Там было полно прогнивших колес и ржавых плугов; в углу громоздилась куча просмоленной парусины – казалось, ее оставили нарочно для грызунов; старые ведра валялись повсюду, как поверженные солдаты, – некоторые больше походили на бублики, чем на ведра; садовый инвентарь прогнил до неузнаваемого состояния и рассыпался в прах, кое-где виднелись почерневшие медные скобы.

Мать и дитя поместили в самую отдаленную из всех построек, куда никто не заходил – разве что изредка приносили треснувшую бутыль или поломанный стул. Подумаешь, в парусине обитают крысы, рассуждал Маркхэм. Там, где есть две кошки (и одна из них – крылатая), очень скоро не останется ни одного грызуна.

Однако управляющий несколько просчитался. Сперва крысы были очень любопытны и, видимо, полагали крылатого котенка легкой добычей. Он забивался в угол и дрожал от страха, пока они подползали все ближе и ближе, нюхая воздух и определяя, можно ли его съесть, или крылатое существо – лишь плод их воображения. Коричневые мускулистые тельца вздрагивали, хвосты волочились сзади, как веревки. Но матерая охотница быстро показала детенышу что к чему. Следует сочетать храбрость и предусмотрительность. Котенок скоро узнал, как легко ломается крысиная шея в его лапах, понял, что даже проворным грызунам не устоять перед расчетливой кошачьей хитростью.