Георгий Эсаул - Рабочий

Около колеса возился Митяй, и Лёха отметил, что у Митяя нездоровый цвет лица, что плохо, а Лёха себя чув-ствует великолепно, и наверняка лицо сияет здоровьем и трезвостью.

— Митюха! Оттянемся! Не горюй! Выпьем, отдох-нем! Шашлычок под водочку!

— Отдохнули уже, Лёха! Не прикалывайся! Ну, у те-бя и силища, аж завидки берут!

— Отдохнули? — Лёха осмотрелся по сторонам и вздрогнул, словно станок на ногу упал. — Автобус стоял у проходной завода, но никак не в профилактории «Звезда», до которой три часа езды. — Не понял, что за шутки, Ми-тяй?

— Шутки? Два дня и две ночи не просыхали!

Ты жару давал, всех подгонял — еле живые, ждем, ко-гда о станок обопремся! — Что, не помнишь, Лёха?

Куда уж помнить, даже страшно, если вспомнишь — разрыв сердца получишь.

— Как разрыв сердца? Я ничего не помню: сели в ав-тобус, а потом сразу вылезли, будто нас тротилом подго-няли.

Я думал, что приезжали в «Звезду».

— А понаехали в тризду! — Митяй присел, погладил себя по головке, успокаивал, словно только что выступил с речью перед сенаторами США. — Ты пел, плясал…

— Не пою и не пляшу, не умею!

— С девками зажигал, аж земля горела.

Елена тебе по морде съездила — неужели не пом-нишь, горелый?

Ты ей юбку порвал!

— Елене? Юбку? Я Елену боюсь, как огня в цеху.

— Елена — что! Ты с Валькой ушел в лес, а потом она на карачках приползла, красная, как мухомор, в белых пятнах, но счастливя до смерти.

Говорит, что ты лучше всех в её жизни!

— С Валькой? С какой Валькой? Из столовой?

— Ага, из столовой, и из лесу, и отовсюду она.

— Так ей же за шестьдесят, и страшная, как суп-пюре.

— Ты, Лёха, на страшноту не смотрел, а бабы тебя зауважали, что человека осчастливил.

Уважают теперь и ненавидят, потому что их обошел.

Но бабы — ерунда!

Василию Аароновичу удочки сломал, надувную лод-ку продырявил горящим суком и вконец напоил Василия Аароновича в гроб, хотя Василий Ааронович до того дня вел трезвый образ жизни отшельника из пустыни.

— Я?!!

— Головка от передней бабки!

Ты, Лёха — молодец, завидую я тебе!

Герой завода, итить твою мать!

Сергея Георгиевича целовал, говорил, что уста у него сахарные, отцом родным и сахар-медовичем называл.

А я ведь много не помню — наверно, и другое проис-ходило, как в сказке о Страшиле!

— Стыыыыдноооо!

— Ничего, Лёха, сейчас твой стыд Валька подогреет, к тебе идет, улыбается, словно Луну продала китайцам.

Жених и невеста! Тили-тили тесто!

— Я?!! — Лёха взглянул на Вальку, похожую на фею с благородными целыми зубами и золотым сундуком.

Развернулся на каблуках любимых ботинок, быстро пошел к остановке автобуса, как к спасительной шлюпке, что привезет его на остров с настоящими папуасками.

— Во как!

Намотало, намотало халат — как ждал с первого под-хода к станку, так и дождался Лёха.

Сплоховал, не подготовился, поставил себя выше ра-бочей дисциплины и техники безопасности труда с дви-жущимися механизмами, словно попал под деся-типудовую балерину.

Утро не предвещало беды: завтрак с яичницей, бу-тылкой «Жигули барное» и стаканом кофе, похожим на гуталин.

На густом кофе знахарки гадают девкам на Судьбу, а Лёха пил гущу и не жаловался до сегодняшнего дня, а надо было бы, как в бане без подруг.

Если бы внимательно посмотрел на гущу, провел бы по ней пальцем, стряхнул, то, возможно, возникли бы сло-ва на кофейной гуще: «Не иди на работу! Внимательней у станка, иначе халат намотает, и тебе — каюк!»

Не читал Лёха по кофейной гуще, но предчувствие томило, поджимало, и наступающая беда дала о себе кос-венно знать, когда в автобус вошли контролеры-шакалы.

Лёха ездил без билета: рабочему человеку не полага-ется бесплатный проездной на все виды транспорта по Москве, даже на один вид транспорта не дают, демократы толстые.

Полицейским раздают проездные, водителям, маши-нистам — тоже проездные бесплатные, и чиновникам — бес-платный проезд по городу Москве, а рабочий парень — шиш с маслом, даже, если парень уже не парень, а — ма-стер, передовик труда (иногда), словно амеба в городе, а не человек в жестких ботинках и с мозолями по всему телу.

В автобусах Лёха ездил бесплатно, словно птица бе-лая лебедь, и сегодня вспомнил, что только у одной птицы лебедь — пенис, а у других птиц пениса нет, даже у страуса нет пениса, и у попугая Жако нет пениса и других причиндалов.

Самкам пенисы не положены, а самец без пениса, все равно, что станок без станины.