Владимир Ешкилев - Андрогин

Лилия бежала впереди, а Вигилярный за ней. Его ноги покрылись мелкими порезами и ссадинами от колючек и камней, дыхание ежеминутно сбивалось, а сердце колотилось в ритме африканских барабанов.

«Гребаное приключение, все, спекся! – после очередного болезненного спотыкания решил Павел Петрович. – Кажется, ноготь сорвал, да и черт с ним…»

Они бежали пустынными местами, каменистыми тропами и пастбищами в седловинах гор, укрытыми лесом и высокими травами. Они огибали огромные валуны, оставленные в Карпатах ледниками, пересекали ледяные потоки, перепрыгивали через поваленные ели и разрушенные кордоны овечьих загонов. Однажды на их пути встала пастушья хижина-колыба, но сыроделов уже сморил сон и некому было удивиться зрелищу их колдовского бега. Полная луна щедро лила на землю пепельно-серебряный свет, от которого, казалось, фосфоресцировал горный воздух. Тропинки терялись среди деревьев и разнотравья, а потом возникали вновь, будто по воле незримого квест-оператора выбегая из-под земли. Если бы не Лилия, Вигилярный ни за что не нашел бы дороги среди густого ельника, зарослей можжевельника, душицы и чабреца.

Самым тяжелым оказался подъем на конусовидную лысоватую гору. У ее подножья, будто огромные черные овцы, клубились невысокие кривые деревья. На ее вершине Павла Петровича остановила резкая боль в затылке. Перед глазами вспыхнула и погасла звездная россыпь. Сначала боль напоминала волны, растекшиеся от раскаленного стержня, воткнутого в основание его черепа. Спустя несколько секунд стержень рассосался, а боль переместилась в узелки ледяной паутины, которая окутала затылок от шеи к темени и ушным аркам.

«Гребло ведьмовское! – мысленно выругался он. – Вы же, сестрички хреновы, мне почти что голову проломили».

– Здесь нельзя останавливаться, – услышал он голос Лилии.

– Не могу больше… Сейчас упаду… – Вигилярный обхватил голову ладонями; боль начала проходить, «паутина» расползлась на отдельные ноющие куски. Краем глаза Павел Петрович увидел, что Лилия подошла и смотрит на него. В свете луны ее натертое мазью тело блестело, как металлическая статуя.

– Дальше полегче будет, – заверила спортсменка. – Перейдем через эту долину, – она кивнула на темный и неровный, словно перекопаный исполинами дол, – потом лес, еще один холм, и там уже будет озеро. Надо двигаться, бежать. Иначе – беда.

– Темные силы? – скривился то ли от боли, то ли от слов Лилии Вигилярный.

– Тебе лучше знать.

– Я не хочу… Под хвост собачий все эти ваши знания… Ух, мать моя, женщина, как болит… Сейчас… – он покрутил головой, словно пытаясь сбросить с нее остатки «паутины». – Фу-у-у! Вроде бы отпустило.

Женщина кивнула и быстро сбежала по склону. Он на миг залюбовался ее экономной грацией, игрой мышц на спине и ягодицах. Дикое пространство странно соответствовало атлетической фигуре Лилии. Сила ее, казалось, раскрылась среди горных склонов, посеребренных лунным сиянием. На глазах у Вигилярного случилось чудо. Столетия стали прозрачными, из морока забвения восстали формы времен незапамятных. Юная богиня, как и тысячи лет назад, бежала к Несамовитому, рассекая крепкими коленями травы, а черная грива ее волос неистово металась меж плеч. Казалось, тело ее притягивало серебристое мерцание воздуха и с каждой минутой наливалось волшебным светом. Свободная и властная, словно истинная повелительница горного края, Лилия обрела мистическую власть над пространством. Она выпала из него в некий отдельный мир, где уже не было ничего невозможного для ее дикого светящегося тела. Если бы она в этот миг взлетела над горами, он бы не удивился. На какое-то мгновение Вигилярный пожалел, что не умеет рисовать и может разве что в памяти запечатлеть это зрелище.

Он ускорил свой бег, прислушиваясь к пульсации крови. Сердце продолжало бешено колотиться, но затылочная боль, к счастью, не возвращалась.

Они поднялись из ложбины на очередную вершину, поросшую редкими горными соснами и стелющимся кустарником. Здесь начиналось высокогорье. Окружающий пейзаж заметно изменился. Ночной горизонт распахнулся, открывая каменные пустоши, стекающие в расселины щебневыми языками. Луна на небе налилась пурпуром, а воздух стал прозрачнее и холоднее. Тишина приобрела странные свойства. Ни один цельный звук не разрывал ее гнетущего массива, но в воздухе, казалось, носились мелкие неуловимые отрывки звуков – полувой, четвертькрики, восьмые и шестнадцатые части звериных рычаний, – колебания которых человеческое ухо не улавливало. Однако эти куски и тени звуков все же воспринимались сыном капитана на каком-то подсознательном уровне и прорастали в нем тревогой.