Екатерина Завершнева - Сомнамбула

Даже если вернется. Будет вести информационно-аналитическую программу, обсуждать результаты голосования, расстановку сил, кто кого — вот тебе и философия. Он сейчас все больше о политике с экономикой. О финансах и экзит-пулах. И зачем нас только учили — сущность и существование, вещь в себе, умение-быть… Поступай так, чтобы твоя максима… Теперь у него, наверное, есть своя собственная максима. А я думаю об отметке 1025 метров над уровнем моря. Долго рассказывать, так что будем считать, что я о своем.

Здесь можно писать стихи на любом камне — так много солнца, лета и…

Вот-вот, молчи, а то засмеет.

Упрямая девчонка. И ведь знает, что мысли у нас одинаковые, и слова приходят одни и те же, но уверена, что высказать их было бы величайшим позором. Я чувствую себя соратником по борьбе: здорово, че, как дела. Никаких гендерных различий, каждый тащит свой рюкзак, свою палатку и свои припасы. Хорошо, что хотя бы трапезы совместные. Интересно, насколько ее хватит. Не могу поверить, что она это всерьез.

Хвастунишка, воображала и задавака, иду за тобой, карабкаюсь на гору, красот не замечаю, смотрю на зеленый рюкзак, загорелые щиколотки и железную кружку, болтающуюся на ремешке. Наверху нас ждет какое-то чудо, до него осталось метров сто. Ради него мы спим в разных палатках, экономим силы и ведем себя как два заговорщика, которым во что бы то ни стало надо добраться до цели, даже если один из них погибнет. Кажется, это буду я. Ты хотя бы всплакнешь обо мне, боевой товарищ? Увы мне, я вынослив как ишак, и ненамного умнее оного.

Нет, мне нисколько не жалко моего «я», от него и так почти ничего не осталось.

Потому что мы с тобой в удивительном поле земли, на кратчайшей линии притяжения,

стоим у кромки плато

вокруг мириады живых существ

кроны деревьев окутанные солнечной дымкой

и мы исчезаем

превращаемся в неровную

лиственную поверхность дыхания

падаем вниз летим в пропасти света

пишем на скальных досках

словно на школьных партах свои имена

ты будешь вспоминать потом

нет, ты будешь помнить

или я, потому что между нами теперь различий не больше, чем между двумя круглыми камешками, которые окатила одна и та же волна звездного лета.

Гудки машин, серпантин горной трассы, дальше — море и море, синяя открытка, вложенная в узкий конверт звукового письма из долины. Хочешь, побудем здесь день, два — я же не говорю тебе, давай останемся жить, только мы и никого больше. Слышишь — следующая партия жаждущих чудес преодолевает последние сто метров. Сейчас нам придется нажимать «вот на эту кнопочку» и чтобы никто не моргнул, а потом обязательно спросят, откуда мы. Что скажешь? Я просто не знаю теперь. Я отсюда, вот так.

Пока ты медлишь, пока держишь меня на расстоянии вытянутой руки, уходит время. Уже август, а там придется возвращаться, и окажется, что у себя дома мы в гостях. Город в огненном кольце осени, сжимаясь, становится все меньше и меньше. Нет бульваров, нет скамеек, набережных, фонтанов, тележек с мороженым. А мы — сколько мы еще продержимся?

Будем скучать по лету, поминать недобрым словом перспективу затяжной зимы, бросаться с головой в новую жизнь на старой работе, пить крепкий кофе, повсюду бывать, жить неостывшим летним энтузиазмом, когда кажется, что все еще возможно

замечать или не замечать желтые листья, одеваться теплее или легче, чем надо, непременно простудиться, легко знакомиться, за каждым знакомством подозревать начало головокружительной истории,

и, наконец, придется признать, что нашего путешествия попросту не было.

Странно, что я говорю это именно сейчас.

Здесь сходятся все голоса, я и ты, это точка полной прозрачности, полной видимости в любом направлении. Вот почему счастье и отчужденность, и стихи на каждом камне. Ты плачешь у кромки плато потому, что теперь только вниз. Большего не будет.

Это правда. Но я точно знаю, что будет другое. Мы станем старше, мы состаримся, но никуда отсюда не уйдем.

А отчужденность… Наверное, так и должно быть. Потому что настоящее в его собственном виде обжигающе недоступно. Островки, окруженные зеленой водой, прозрачной до самого дна.

Рама подошел к ее дому, тронул колокольчик и сел у края колодца. Она выйдет, подаст ему воды и скажет то, что требуется по обычаю. Прохлада каменного дворика, прикосновение руки, слова благодарности. Теперь можно идти, ругая себя за легкомыслие, едва не стоившее ему жизни. У Рамы есть свой дом, есть невеста, еще жива его мать. Что будет с ними? Три посещения — и на нем останется клеймо неблагонадежности. Завтра он придет сюда в третий и последний раз. Это все, что он может сделать для нее. Ничья невеста, одиночка, ведьма. Так говорят.