Сергей Петров - Менты и люди

Коля дёргает Першинга за рукав.

— Жека, — говорит он, — давай зайдём куда-нибудь, вмажем? Я угощаю… По-братски…

Это было что-то.

Я развожу урку! Настоящего синего урку! Он сидит напротив, и мы болтаем как родные. А я его пишу. И не на диктофон пишу, украдкой из-под одеяла, а ручкой! В блокнот! Не скрываясь!

Развалившись на гостиничной койке, Генка ликовал. Предрасположенность к профессии, призвание, божий дар — теперь он узнал значение этих слов на собственном примере.

И всё же — по порядку.

В начале месяца Генка поступил в Омскую вышку. В Омскую высшую школу милиции, если точнее. Поступил и тут же загремел на курс молодого бойца, в специально оборудованный лагерь, далеко за городской чертой, на Черлакском тракте.

Началась новая жизнь. Распорядок дня уныл и предсказуем. Наряды, хозработы. Перловая каша с хеком. Поговаривали, что в кашу подмешивался бром.

— Бошаев, — чудил на строевой подготовке сержант Пупков, — ну, как ты носок тянешь? Как ты к преступнику подходить-то будешь, Бошаев?

— А что, — истекая потом, дерзил Генка, — к преступнику нужно строевым шагом подходить, товарищ сержант?

И так каждый божий день, всё по команде. В 17 лет! В 1992 году, когда кругом демократия, когда всем везде пути открыты, делай, что хочешь; он угодил в эту добровольную тюрьму!

Раздражало. А особенно раздражала утренняя команда «перессать». Ротой выбегали из казарменного барака, по холодку. Останавливались у небольшого перелеска. Команду озвучивал громким, мерзким голосом обнажённый по пояс старшина. Струи последовательно ударяли в траву. Над перелеском поднимались клубы пара. «Бегом, — орал старшина, — марш!», и новобранцы, гремя сапогами, уносились дальше, к реке. Генка бежал и раздражённо думал, что ему снова не удалось выполнить команду в коллективном порыве, что хочется это сделать именно сейчас, да уже поздно, бежать ещё, как минимум, минут двадцать, и придётся терпеть. Он был неисправимый индивидуалист.

За две недели обучения Генка подустал от коллектива и всего коллективного. Он решил, во что бы то ни стало взять увольнительную. Написал рапорт, указал «левый адрес». Не омич был Генка, родственников в Омске не имел, а без наличия таковых, в город могли и не выпустить.

«Прошу предоставить мне увольнение с 14.09.1992 по 15.09.1992, с пребыванием у родственников по адресу г. Омск, ул. Сакко и Ванцетти, д. 8, кв. 33».

Название улицы Генка вытащил из глубин памяти. Кто такие эти Сакко и Ванцетти, он не знал. Помнил, что есть такая улица в его родном Тамбове, и уверен был почему-то, что здесь, в Омске, её быть не должно. А если это так, то поймать его на незнании того или иного дома, магазина, памятника, будет проблематично.

— Сакко и Ванцетти? — искренне удивился майор Тюрин. — Что это? Кто?

Генке повезло, что его рапорт принял именно Тюрин. Среди всех курсовых офицеров он слыл наиболее тупым, и обвести его вокруг пальца считалось делом несложным. Соображал долго, слов знал мало, подбирал их с трудом.

— Где это? — нашёлся майор, наконец.

— На Сахалине.

«Сахалин», судя по рассказам омичей, было условным названием одного из самых окраинных районов города. Улиц там — не счесть. Как называются они, мало кто знает. Жители — сплошь безработные алкаши. Гетто.

— Странно, — задумчиво произнёс Тюрин, — семь лет там живу. А улицы такой не знаю… Ну, ладно, это самое, …езжай!

Долго сохраняла Генкина память скрип перьевой ручки Тюрина о тетрадный листок. Ни грохот механизмов раздолбанного ПАЗа, ни отборный, внятный мат сидевших рядом мужиков не могли заглушить эхо этого звука. Для Генки оно было навроде праздничного салюта. Победного салюта над тупостью Щурина и над всесилием казарменного коллективизма.

…В Омске Генка был в полдень. С автовокзала рванул в центр, отстучал родителям телеграмму, пообедал в «Сибирских мантах». Он неслучайно зашёл именно в это кафе. Огромные, дымящиеся манты будто открывали ему путь к таинствам Востока. Он ел эти слепленные бутонами пельмени и представлял себя Штирлицем в Харбине. Столь наглая привязка к былинному шпиону объяснялась просто. Находясь посреди всей этой непривычности: широченные проспекты, громадные серые «сталинки», бурлящий под мостом Иртыш (в Тамбове отсутствовал такой размах), Генка полагал себя кем-то инородно-внедрённым. Ну, а Харбин… Эту ассоциативную цепь он разобрать по звеньям не мог. Разве, что Азия, да казахи, смахивающие на китайцев. Всё. Иных аналогий не напрашивалось.