Джеймс Риз - Книга теней

О, каким тяжелым, каким полновесным он неожиданно стал! Теперь он показался мне более грузным, чем раньше, а тело его более холодным. Кажется, я сказала ему об этом, когда он наклонился к моему лицу, чтобы поцеловать в губы, а затем щекотал, тиская зубами, мои соски. Ответом была не сходившая с его уст улыбка.

Наконец кюре… нет, Луи… нет, инкуб… короче, он выпрямился и овладел мною. Я вверила себя ему. Он начал медленно, затем движения его стали быстрее… Еще быстрей… Ритмично и глубоко… Боль, удовольствие – и самый большой, самый чистый восторг в моей жизни.

Доверься и научись.

Первый поцелуй. Затем услаждение плоти. И наконец немой восторг проникновения.

Бесподобно!

Естество кюре покинуло мое лоно. Я ощутила боль. Он поднес окропленные моей кровью пальцы к своему рту. Я смотрела, как он их облизывает. Как смакует вкус крови.

«Прекраснейший из прекрасных…»

– Луи , – раздался вновь голос, – скорей, торопись ! – Теперь он прозвучал много громче и отчетливее, чем прежде. – Перестань, Луи. Время истекло! Теперь можно забыть о моем сердце.

На сей раз слова ее заставили священника поторопиться. Он поспешно поцеловал меня, довольно грубо перевернул на живот и подтянул к краю стола. Ноги мои коснулись пола, а сама я осталась полулежать, уткнувшись лицом в шелковистый ком розового тряпья, еще недавно служившего мне платьем, широко раскинув руки, чтобы ухватиться за края дубовой столешницы.

– Рассвет! А те, другие, идут!

Кто идет? Мои судьи? И она тоже придет? Уж не ее ли бледное лицо я видела мерцающим в темноте?

…Кюре повторил прежний свой ритуал: он снова полил мне спину вином, размазал, втирая его в расселину между ягодицами и ниже, и, как вначале, опять обсасывал меня, слизывая вино, превращавшееся от его прикосновения в густую мазь. Это было настолько прекрасно, что я от удовольствия не могла удержаться от стонов, но, когда слышала их, мне казалось, будто эти звуки издает кто-то другой.

Кюре опустился на колени. «Дьявольские поцелуи» следовали один за другим. Ах, как я извивалась, как изгибалась, подставляясь его губам, впиваясь в них, силясь продлить поцелуй, вымаливая еще хоть один. О, какое бесстыдство! Еще, да еще же! Его холодные пальцы оглаживали мое тело, прижимались к нему, входили вовнутрь. И я опять разомкнула бедра, предлагая себя. И почувствовала, как он раздвигает мою плоть, проникая глубже и глубже.

– А теперь прикоснись сама, – велел он, – вот здесь и вот так. – Он дотянулся до моей руки, взял ее в свою и, потянув, заставил ее лечь туда, где сходятся мои ноги. Ах, каким быстрым движением он сделал это, как недолго ощущала моя ладонь его пожатие! Того, что он мне предложил, я никогда не делала, ведь разве не грех тешить свою плоть самой? Мне и в голову не приходило, что я могу довести себя до… Разве лишь в тех ночных снах… Те выделения, то самое млеко сна… я и понятия не имела…

Наконец священник медленно вынул свечу, а затем вошел в меня сам, до самого дна. Я приняла его, и…

О, эти новые ощущения, эти новые впечатления, эти новые позы, новые движения! Короче, вся эта новая правда о новой жизни!

Вскоре – дыхание мое стало прерывистым, а сердце переместилось неведомо куда – я обнаружила, что рука моя полна чем-то белым, похожим на жидкий жемчуг. Я добыла его сама, исторгнув из себя.

И в этот момент священник прошептал мне на ухо ту правду, которой мне лучше бы никогда не знать:

– Ты женщина. Но ты и мужчина.

Когда слова эти были произнесены, женская фигура вышла из голубоватых, поблекших теней, и я узнала ее имя: Мадлен де ла Меттри. Я стояла, наклонясь над столом, все еще держась за его края. Что он сказал? Отважусь ли я еще раз услышать их, произнести их самой себе вслух, чтобы их истинный смысл дошел до меня? Нет, я не решилась. К счастью, меня вдруг отвлекла от моих мыслей… она.

Она вышла из теней, эта девушка-демон. Казалось, она соткана из теней, как и сам кюре. Пока она шла ко мне, цвет ее фигуры менялся: сперва он превратился из черного в серый, затем стал голубым; казалось, темнота питает и поддерживает ее; так пена поднимает из глубины утопленника и качает его на волнах.

Этот ужасный ее хрип – я снова услышала его, когда она подошла.

– Да , – подтвердила она дребезжащим, скрежещущим голосом, – ты женщина. Но ты и мужчина.

И все-таки смысл этих слов оставался для меня неясен.

– Ближе, – приказал отец Луи. – Покажи себя.