Джеймс Риз - Книга теней

– И я скажу ей, – прервала его наша хозяйка, – что Платон утверждал, будто мы все потомки великого, могущественного племени двуполых существ…

– Которые, – подхватил Асмодей, – восстали против богов и были за то рассечены надвое.

Повисло молчание, продлившееся до тех пор, пока Себастьяна, утихомирив Асмодея огненным своим взглядом, не заговорила вновь:

– Никто из нас не может определенно сказать, откуда мы взялись. Все мы своего рода подкидыши, кукушата. Ты сам практически не помнишь своей матери, да и мы позабыли тех, кто произвел нас на свет. Но, похоже, без такого сиротства нам не обойтись: я не знаю ни одной сестры, которая бы выросла в родительском доме… Потому-то мы и объединяемся как бы в семьи, почти такие же, как у них … – Тут она посмотрела на другой конец стола, где Асмодей в этот момент перевернул корзиночку для десерта, вытряхнув, что в ней осталось, прямо перед собой. – С теми, кого находим, с теми, кто, по той или иной причине, находит нас. И уверяю тебя, – она указала пальцем, украшенным перстнем, на Асмодея, – что эти причины не всегда ясны.

– А я? Почему вы решили взять в члены своей семьи меня? – Я по наивности полагала, что мне удастся незаметно подсунуть им шестой вопрос.

– Ну уж нет, – улыбнулась мне Себастьяна. – Вернусь-ка я ко второму вопросу. Наш свирепый друг прав, утверждая, что эта ночь вопросов должна иметь свой распорядок.

Ромео теперь стоял позади меня и помешивал угли в камине. Потеряв его из виду, я ощутила странное чувство. Оглянуться я не отважилась, но как сильно хотелось мне, чтобы он вернулся на свое место, или прошел в кухню, или…

– Нельзя отрицать, милая, – говорила мне Себастьяна, – что в чисто физическом смысле ты не такая, как мы. – Она медленно роняла слова, стараясь выбирать их как можно тщательнее.

– Вот именно! – резко и бесцеремонно перебил ее Асмодей.

– Но об этой стороне дела мы сейчас промолчим.

Ромео вернулся к своему стулу и медленно сел. Столь же медленно улыбка сползла с его розовых губ. Кажется, он скучал; уж лучше это, подумалось мне, чем если бы он испытывал отвращение, вслушиваясь в рассуждения о том, какая я… чудо .

– Той ночью в С*** ты узнала о многом, – продолжила Себастьяна, – и надеюсь, ты все хорошо запомнила.

Я смогла лишь кивнуть в подтверждение ее слов. Затем я подумала, что хорошо бы спросить о…

– Ах да, – поняла меня Себастьяна, – обо всей этой истории. Не приснилось ли тебе, верно? Позволь ответить на твой невысказанный вопрос, поведав тебе историю куда менее личного свойства.

Асмодей сказал что-то, но я даже не повернулась в его сторону – так увлеклась тем, что говорила Себастьяна. А та в это время вкратце излагала историю колдовского Ремесла. Кое-что из услышанного я уже знала: ведь в свое время я почерпнула множество сведений из книг, в том числе по истории, а также из различных трактатов религиозного содержания. Однако слушать Себастьяну было совсем другое дело: слова ее казались живым пламенем по сравнению с мертвой золой многочисленных прочитанных мною пыльных страниц.

– В Средние века, – повествовала Себастьяна, – Ремесло ведьм и колдовство были синонимами, а поскольку ни то ни другое не считали ересью, так называемых колдунов и ведьм никто не преследовал. И лишь когда магию связали с ересью, пришла эпоха инквизиции, когда церковью были злодейски умерщвлены десятки тысяч людей, преимущественно женщин, хотя, разумеется, сама ересь издавна была наказуема смертью. Начиная с… дайте-ка вспомнить, с какого года… Асмо, будь добр, подскажи.

– С четыреста тридцатого после Рождества Христова. – Сказав это, Асмодей отхлебнул вина и принялся внимательно изучать ноготь на большом пальце.

– Стало быть, с четыреста тридцатого, – заключила Себастьяна, добавив: – Прости. Вечно забываю даты. Хорошо хоть есть у кого спросить. – Она махнула рукой в сторону Асмодея и продолжила: – Со временем каноническое церковное право перестало делать различие между колдунами, ведьмами и еретиками и начало рассматривать их всех в качестве еретиков и соответственно отмерять им наказания. Это началось где-то в… восьмом веке. Так, кажется?

– Именно так. – И Асмодей поудобней уселся на стуле. Так же поступил и Ромео. Затем они оба выпили. Себастьяна вернулась к своему повествованию:

– Уже к одиннадцатому столетию еретиков стали обрекать на сожжение на костре, в основном благодаря последователям нашего друга Августина, который придерживался мнения, что лишь огонь способен очистить и спасти душу еретика. Вот церковь и начала сжигать, сжигать и сжигать. Сперва альбигойцев, живших к востоку от наших южных краев, за ними катаров, а потом вальденсов. А все оттого, что церковь боялась их взглядов.