Дина Бакулина - Зачем живут патиссоны?

Да, конечно: климат на Новом Афоне совсем не похож на крымский! Он тропический. Обильные дожди часто, не скупясь, орошают землю, а потому и растёт здесь всё в полную силу. Корни всласть напитываются влагой, цветы ярко полыхают и источают аромат, а плоды зреют и тучнеют, наливаясь соком.

А море! Какое же здесь море! Чистое, тёплое, большей частью дружелюбно-спокойное. Впрочем, с морем, каким бы прекрасным оно ни было, шутить, как известно, не приходится и беспечно относиться к нему тоже нельзя: слишком мощная это стихия — властная, переменчивая.

Но, если подходить к морю с должным уважением и внимательно следить за его переменчивым настроением, то можно получить бесконечное удовольствие от купания в тёплых, бодрящих волнах. Если бы вы только знали, как мне сейчас не хватает этого морского шума, оглушительного трещания цикад, обосновавшихся на деревьях, головокружительного богатства и разнообразия Ново-Афонской природы. Впрочем, в нашем осенне-весеннем сумрачном городе очень многим, по-моему, не хватает морского шума, тепла и солнца.

Только вот солнце — оно на Новом Афоне слишком уж коварное. Впрочем, возможно, как и на любом другом южном курорте. Чуть зазеваешься и хлоп — перегрелся. А ещё зазеваешься — и придётся вызывать скорую. А уж дальше — как получится.

К сожалению, мне не до шуток: возможность обгореть до болезненных волдырей — это меньшее из зол, которые ждут здесь беспечного туриста. Однако дело-то в том, что среди плеска волн и шума кипарисов обо всякой опасности поначалу забываешь. Но зато потом очень долго не удается забыть о последствиях своей беспечности.

Я однажды перегрелась на полуденном солнце. По дороге домой мне стало так плохо, что с трудом добравшись до какого-то дерева, я улеглась прямо на газоне, в тени его пышной кроны. Прохожие здесь появлялись редко, поэтому шокировать такой поступок никого не мог. Да мне-то, признаться, было всё равно!.. Так плохо стало, что я не заботилась о том, что подумают обо мне, и кто подумает. Беспокоило меня только одно: встану я когда-нибудь или так и останусь вечно лежать под неизвестным мне деревом. К счастью, через пару часов мне стало лучше, и я даже смогла самостоятельно добрести до отеля. Сижу вот и пишу сейчас.

Во дворе как всегда полным-полно всякого народа. Хозяева дома, в котором я снимала квартиру, держат маленькое незатейливое кафе. Оно обставлено шестью деревянными столами, покрытыми грубой клеенкой, скромными пластмассовыми стульями, а за занавеской располагается крошечная кухня.

Однако из этого неказистого кафе под брезентовым навесом открывался отличный вид на море. Отсюда не только можно наблюдать, как морская вода ежеминутно меняет свои оттенки, но и вдыхать свежий ветер, слушать успокаивающий, ровный шум волн.

К тому времени как я спустилась в кафе, свободным оставался лишь один столик, — но, к счастью, именно тот, который мне нравился больше других: он стоял ближе всех к морскому побережью.

Я заказала чай с самсой. Самса — это подобие плоского пирожка. То, что я собралась съесть на этот раз, называлось «самса с мясом», хотя никакого мяса в ней почему-то не было и в помине. Но зато много лука и теста. Лука положили от души, не пожалели!..

Напустив на себя независимый вид, я уселась за столик и, отпивая маленькими глотками горячий чай, упорно пыталась разглядеть в самсе, хоть какое-нибудь жалкое подобие мяса. «Хоть бы ко мне никто не подсел», — думала я, изо всех сил пытаясь изобразить на лице равнодушие и независимость. Дело в том, что мужская часть абхазского населения, как известно, отличается импульсивностью и назойливостью. И ещё они, абхазские мужчины, как известно, ужасно влюбчивы, — влюбляются, правда, ненадолго, но зато очень страстно. А главное, они обладают удивительной способностью влюбляться буквально во всё, что движется. И при этом обладают завидной настойчивостью. Но мне очень не хотелось тратить силы на попытки отвязаться от их навязчивого дружелюбия.

— У вас свободно? — услышала я над своей головой мягкий женский голос.

— Да, — поспешно ответила я, радуясь тому, что у моего столика остался всего один незанятый стул, — остальные давно растащили к другим столикам, — а значит, подсесть к нам больше никто не мог.

Женщина, усевшаяся напротив, была примерно лет на десять старше меня. Звали её Татьяной, Татьяной Рыбкиной. У неё серые глаза и круглое приятное лицо, волосы светлые, но не белые или желтые, а пепельные, средней длины. Они были аккуратно собраны в густой хвост. Татьяна — женщина крупная, но при этом нисколько не казалось толстой или даже склонной к полноте.