Валерий Зеленогорский - В лесу было накурено

Он забыл в эти два часа, сколько ему лет, и перестал думать о том, где взять денег на новые зубы. Он нашел ее, играл с ней, гладил. Она вскоре ушла, он пошел за ней на кухню и увидел, что она сидит у стола, за которым маленькая итальянская девочка делает уроки. «Это моя внучка», — сказал ему толстый хозяин в длинном переднике.

С.С. позвал собачку с собой, и она пошла за ним, и опять он играл с ней, сидя за столом. Первый раз в жизни его рука касалась нечеловеческого тела, и он чувствовал чужую жизнь, и энергия этой жизни наполняла его. Он заплакал.

Жена не удивилась: его пьяные слезы случались, она хорошо знала мужа. Закрытый наглухо в своих душевных потемках, он иногда таким образом сбрасывал накопившийся в нем груз тоски, неуверенности и страха за всех, кого он любил.

Он, как собака, не мог высказать, что чувствует, и прятал свою немоту в грубых шуточках или рычании на близких — вот такая любовь наоборот.

Вечером они уехали в Рим. Венеция осталась у С.С. в голове нелепой собачкой в черных завитушках, маленькой девочкой на кухне, делающей латынь на завтра и легким привкусом граппы и горечью эспрессо в крохотных чашках.

В Новый год, под утро, позвонила Маша. Он ждал этого звонка, хотя до этого несколько месяцев не слышал ее голоса. Она была слегка под газом, но говорила грустно.

С.С. обрадовался, но пришлось шептать — в доме еще не спали. Маша его плохо слышала и нервничала, говорили сумбурно. В комнату вошла жена, он засунул телефон под подушку, Маша опять набрала его, и он опять шептал ей горячий бред из слов, копившихся в нем за эти месяцы, опять в комнату вошла жена, он успел выключить телефон. «Ты с кем болтаешь? — спросила она. С.С., поджав хвост, промямлил, что слушает радио.

Еще несколько минут он слушал свою девочку, бросившую ему спасательный круг. Она не заставила его выбирать из двух зол третье, которое все разворотит в его и ее жизни до основания.

После разговора он не спал, опять крутил в голове варианты, как рыбку съесть и ножки свесить. Понимал, что сделать по-другому уже нельзя — маленькая девочка ценой своей любви, а может быть, и жизни, спасла его, старого дурака, от будущей беды.

Наутро она уезжала кататься на лыжах. Он подумал: «Вот бы приехать туда и свалиться ей на голову — пусть будет что будет» С.С. знал, что никуда не поедет, ничего не будет. Он покурил и заснул, чтобы проснуться в своей жизни, где выбор за него сделали другие.

Через несколько дней он по приглашению друга должен был лететь на Суматру для лечения своей хандры. Друг сказал: «Прилетай, тут рай». С.С. не верил в рай, но в московском аду тоже делать было не хера.

После жуткого перелета, он оказался на краю географии. Он сидел на берегу Индийского океана, на далеком острове Суматра, который помнил из школьной географии, когда проходили Индонезию. Он запомнил главные острова: Яву, Суматру, Бали и Борнео. Подумать, что он в этой жизни окажется на их берегу и будет полоскать ноги и Индийском океане, С.С. и во сне не мог. А как он мог это представить, если Черное море увидел в 30 лет, под Симферополем, в деревне, где снимал комнату в доме с остальными гражданами, приехавшими оздоровить детей по схеме «дикий инклюзив». «Все включено» включало сортир на десять семей, одну конфорку на летней кухне и комнату, где из удобств было окно и кровать с тюфяком без постельного белья.

Утром он ходил за молоком, потом занимать кусок пляжа, потом очередь в столовую и так до вечера ходил от моря до своего двора, где веселилось тридцать человек в очереди за чайником, а потом в туалет.

Еще две недели он стоял за билетами на обратный выезд с курорта, а потом с деревянным ящиком для груш и чемоданами летел домой, отдохнув так, что для восстановления потерянного здоровья нужно, чтобы оно было бычьим.

От того благословенного времени осталось ощущение прикосновения мерзких медуз и испепеляющий зной в очередях за фруктами в торговой сети, где дефицитный продукт всегда заканчивался перед ним.

Перед отъездом с курорта он увещевал жену не брать с собой груши: ведь сгниют по дороге, на хер нужны такие витамины, политые его кровью?

Она прекращала его пиздеж одним словом: «Если сгниют, то ты тоже сгниешь».

Слушать это было противно, но он тащил все это, а потом дома из этого говна варили варенье, которое есть было невозможно — в нем была ненависть и горечь семейных радостей.

Вот такие мысли бродили в голове Сергеева, когда он сидел в плетеном кресле у личного бассейна в бунгало, где проживал по приглашению своего приятеля, успешного господина, искренне пожелавшего отвлечь Сергеева от грустных мыслей путешествием в край Баунти.