Арман Лану - Когда море отступает

— Ну, она мне и говори-и-ит: «Нынче ни фига не выйдет»… Сорвалось… А все-таки я ей говорю-у: «При-ходи-и-и, ночь будет светлая, лу-у-унная».

Собутыльники засмеялись циничным смехом.

— Погоди, погоди! Девка-таки пришла! Я знал, что она придет. Сортиры как раз напротив. Веду. Что ты будешь делать! Старуха прется туда же!

— Ну и что?

— Ну и будь здоров! Умылся!

— Это что же, местные выражения? — спросил Абель.

Беранжера засмеялась:

— На местном наречии теперь у нас говорят одни старики.

— Запаздывает твоя подружка! Она знает, где это?

— Она всю жизнь живет в атом квартале. Ее зовут Флёр [37] Флёр — по-французски цветок. . Вот ты увидишь, как это к ней подходит.

Ему хотелось подробнее расспросить ее о Флер, но он воздержался. Вообще Беранжеру лучше ни о чем не расспрашивать. При ее непосредственности от нее всегда можно узнать даже больше, чем нужно. Даже иногда слишком много. И, однако, та, что сидит сейчас рядом с ним, это его Беранжера, забавная, проказливая; та девушка, с которой он был бы рад провести вместе не только эти случайные дни на чужбине, изумрудная фея волн, принцесса водорослей, нормандская Танагра, разбитая и склеенная. Но что общего между вчерашней и сегодняшней Беранжерой? Когда она была самой собой? Какая из них подлинная Беранжера? Дурацкий вопрос. Она — и та, и другая. У женщин подлинность часто не играет никакой роли.

— Налейте мне черносмородинной в молоко.

Хозяин Йайя, рыжеволосый курчавый синеглазый бербер, выхоленный, вылощенный, недоверчиво переспросил!

— Черносмородинной?

Затем взял бутылку и налил.

— Столько?

— Еще.

Йайя смотрел на эту смесь о отвращением. Беранжера покатилась со смеху.

У стойки два человека показывали друг другу фотографии. Одна из них упала. Абель подобрал. На ней были сняты два амура во вкусе Возрождения. Это было вольное подражание изящной удлиненности фигур Жана Гужона и его школы. Искусство скульптора было и современным и старинным, оно было вне времени.

— Здешняя усадьба относится к той же эпохе, что и усадьба в Ане, — пояснил молодой человек в блузе. — Меня просили сделать новые скульптуры взамен тех, которые пропали во время последней войны.

Эти слова «последняя война» он произнес совершенно спокойно. Для него война должна была быть так далека!.. Беранжера прижалась щекой к руке Абеля. Да, скульптор молод. Ему, наверно, лет двадцать, ну двадцать один. Под нижней губой у него русая бородка, она придает ему сходство с вольными стрелками 1870 года… Беранжера смотрит на держащихся за руки амуров и улыбается.

— Вы счастливый человек, — говорит скульптору Абель.

— Счастливый? — удивленно переспрашивает скульптор. — Да. Точнее, я был бы счастлив, если бы мне не грозила военная служба… Да здравствует песок африканских пустынь!

«Внимание, внимание, внимание!.. На свете нет ничего безразличного. Нельзя упускать из виду ни одной мелочи. Окончательное разъяснение может прийти с той стороны, откуда вы его как раз не ждете. Объявить тревогу по всем службам. Всему начальствующему и рядовому составу. Объявить всеобщую тревогу. Установить особое наблюдение за двумя амурами, которые держатся за руки. Амуры с крылышками держатся за руки. Амуры с крылышками держатся за руки. Повторите…»

Это были действительно два амура с крылышками; намеренно неловкие, угловатые, напоминавшие «улыбки Ангела» в Буржском, Реймском или Страсбургском соборах, с точки зрения пластической они были выполнены безукоризненно. Они ничем не напоминали толстозадых амурчиков с колчанами — несносных детей Регентства и барокко. Это были молодой человек и молодая девушка с очаровательными в своей вытянутости фигурами. Два амура стояли рядом, держась за руки) другая рука крепко упиралась у них обоих в бедро. Таким образом, их руки, плечи и крылья образовывали кариатиду. Опорой кариатиды служили крылья, соприкасавшиеся под прямым углом.

Беранжера вернула фотографии скульптору.

— Можно посмотреть вашу работу? — спросил Абель.

— Отчего же? Я сейчас заканчиваю слепок для усадьбы. Он еще в работе. Легкий белый песчаник. Структура изумительная! Вы тоже скульптор?

— Нет.

— Вы спросите Песню о Роланде, — вмешался товарищ скульптора. — Его зовут Роланд. Он все время поет. Его прозвали Песня о Роланде. А еще — Бороденка, а еще — Козлик.

— Завидую вам, — сказал Абель. — Главным образом потому, что вы придумали этих двух амуров; они держатся за руки, руки сплелись у них, как снасти, — в таком положении они способны выдержать любую тяжесть.