Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Не знаю, чем он занимался с другими постоянными жителями этапки, вроде Бармуды или Артёма Большого, но вообще он числился там ночным дневальным.

Когда я только приехал, он был в большой комнате, как раз там, куда нас привели коллективно подписывать бумаги. Позже эту комнату переоборудовали, разделив на две части. Одна, большая, метров десять длиной, стала одновременно каптёркой, вдоль трёхметровой боковой стены, вплотную к окну, шёл стенной шкаф со стеллажами под баулы зэков. Остальная часть комнаты была свободна, но у противоположной стены в конце комнаты стояли два тренажера, турник и боксерская макивара.

Вторая, маленькая, три метра на четыре, находившаяся ближе к выходу и комнате Бармена, досталась Володе. Там не было двери, как и стены, это была проходная комната, почти как локалка в бараке, но спальное место там было одно, как раз Володино. Наверное, это один-единственный на всю зону, а может, и на весь Башлаг пидор, который пользовался такими привилегиями.

Я ему по привычке, из жалости, скидывал сигареты. Он мне рассказывал бесполезные вещи, о себе и о жителях этапки, которых он, по-моему, ненавидел.

Вообще он был своеобразным человеком и смотрел на всех как-то свысока. Что нередко бывает с людьми, которым последнее что остаётся – это смотреть на окружающий мир дерзко и сверху, выдавая свой возможный недостаток в традиционном обществе за достоинство. Такое можно наблюдать среди проституток. Напористо-наглые женщины лёгкого поведения вызывающе себя ведут, показывая всем видом – да, я такая, и все вы меня недостойны, потому что я честная, а вы все лицемеры, строите из себя добродетельных господ и все ко мне же и идете. Он не был столь же дерзок, но симптомы схожие.

Вообще, Володя был просто дневальным. Только согласно графику каждое дежурство у него выпадало в ночь. Он спал до ужина, то есть примерно часов до пяти. Как раз к этому времени приезжал очередной этап. После умывания и принятия душа он получал расчёт на бумаге, с точно вписанным именем на каждое спальное место. И вёл всех вновь прибывших к спальным секциям, и указывал каждому спальное место. Поначалу создавалось ощущение, что это он решает, где и кому спать. Для сидевшего человека всё сразу станет понятно – потому что всё это было серьёзным унижением для всех заключённых. Администрация умышленно подобное делала, чтобы сразу показать, куда попали заключённые, если обиженный указывает нормальному мужику, где ему спать. Намекая на то, что потом, в лагере, будет ещё хуже.

Кстати, самое интересное, что тех же понятий придерживаются и сами работники администрации. Они в жизни не станут сидеть за одним столом с человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Не протянут ему руку при встрече. Не сядут с ним за один стол.

Были случаи, когда зэка, отказавшегося подписать бумаги о сотрудничестве с администрацией, опускали. То есть, предварительно зверски избив его, заставляли пришедшего «дежурного пидора» изнасиловать его. Или оправиться на него (обоссать). При этом его держали несколько уголовников, сотрудничающих с администрацией лагеря, или же сотрудники лагеря лично. В разных лагерях и тюрьмах по-разному. Администрации предпочтительнее конечно же, чтобы делали это сами заключённые. Но не все преступники на подобное способны. Боязнь мести и всякое такое. Хотя сейчас, в период всё большей популяризации меркантильных интересов, ссученных становится всё больше. И занимаются этим всё больше заключённые. Доподлинно известно, что одного из моих сокамерников по отряду строгих условий, куда я попал позже, обоссали после моего освобождения.

Жил этот Володя очень хорошо, он курил хорошие сигареты и питался с кухни, расположенной в этапке, где готовили Бармуде и другим постоянным жителям, то есть дневальным. У них там был свой повар, худой, интеллигентного молчаливого вида парень, аккуратный, напоминавший официанта дорогого ресторана.

А вообще в лагере ели по-другому. Еда была, но съесть её не позволяли старшины, выгоняя отряды из столовой примерно через 10, в обед максимум через 15 минут, вместо 20–30 положенных на «приём пищи». Зэки, давясь и обжигаясь кипятком, успевали только немного горячей юшки влить и положить несколько ложек второго. Когда дежурные начинали убирать посуду, зэки допивали что было налито в стаканы. Это могло быть подобие чая, хуже, если кисель, который долго остывал, и, соответственно, более двух или трёх обжигающих глотков сделать тоже нельзя. Оставалась краюха хлеба, которую зэки ныкали по карманам и потом в отряде ели уже в личное время.