Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

И ещё такая деталь. У Бармуды была ещё одна обязанность. Он носил чай Минибаеву и Полулихову. Возможно, он носил чай всем штабным офицерам, которых было едва ли с десяток. У него в кабинете был прямой телефон, ему звонили, и тогда он спешил с чаем. При этом каждый пил какой-то свой чай. Кто-то с лимоном, кто-то, быть может, с чабрецом.

А Бармуда только менял стаканы и блюдечки с вареньем. В кабинетах он был напряжённо сдержан и вежлив. Но это при мне, наверное. По-моему, наедине с офицерами он был несколько иным.

А вообще Бармуда не был кровопийцей, он был бизнесменом и с этапки изучал ребят. Отбирая ребят из богатых семей и направляя их в те отряды, где из них проще будет вытягивать деньги на «гуманитарку» (то есть в виде гуманитарной помощи различные стройматериалы или что-то подобное).

Вышел он по УДО примерно за год до моего освобождения, оставив года четыре срока.

Вечером меня одного отвели в общую баню, где мылась вся зона. Банщиком был добродушный и весёлый старый зэк. Отсидел он много, очень много лет. Когда узнал, что я не пишусь (то есть не подписываю лагерные бумаги), сразу отвёл меня мыться, а сам пошёл делать мне чифирь.

Был уже вечер, и в бане сидели и мылись одни «козлы», днём работавшие на администрацию. Все они были истатуированы. Синие от наколок, видимо, раньше они были блатными. Теперь, «переобувшись», они по-прежнему тянули свои длинные сроки с комфортом: служили администрации. У этого типа преступников была чаще всего одинаковая судьба. После освобождения они опять занимались преступным ремеслом, грабежами или убийствами, по-прежнему не боясь попасть в лагерь, где администрацией колонии им снова было уготовано тёплое место с хорошими должностями.

Пока они на меня посматривали со скрытым интересом, зная, кто я и почему меня привели мыться прямо сейчас. Слухи в лагере за пару часов расходятся. С некоторыми из «козлов» мне потом даже пришлось познакомиться, приходили в этапку меня покошмарить. А пока они ни слова не говоря мылись и парились.

Общее моечное отделение в бане было большое, человек на пятьдесят. Но самих душевых там было семь. Согласно УИК, на помывку осуждённого давалось не менее получаса. Подобная формулировка расценивалась администрацией как не больше получаса. Меньше бывает, больше никогда. Соответственно, человек сорок из отряда физически не успевали все постоять под душем. Но там было ещё несколько кранов под шайки. Парилка как в стандартной бане, человек на десять, но ею простые зэки не пользовались. Один парень, Али, мне рассказал, что «…какой там, все бегают, стоят в очереди с шайками к кранам. Мест мало, поначалу с непривычки хрен помоешься. Только через пару месяцев приноровишься. А так пожар сплошной!».

В лагере, если я не ошибаюсь, восемнадцать отрядов – в каждом тысячи полторы человек. График достаточно сжатый, после помывки – сдача и получение белья на стирку и прожарку. Всё находилось в одном месте, и поток был как в муравейнике.

Впрочем, баня и душевые были ещё на промке. Правда, рабочих мест хватало только на треть, максимум на половину всех осуждённых. Работа давалась как поощрение, а платили крохи. Например, в литейке осуждённые получали максимум восемьсот рублей в месяц. Тогда как на воле рабочий аналогичной профессии получал 15–20 тысяч. После рабского труда работающий зэк мог сходить в душ вне банного дня. Привилегия, в общем.

Я мылся вечером, когда в баню уже не водят арестантов. Было это в начале седьмого. Зэков, как сейчас помню, было шесть человек, лениво бродивших то в парилку, то в моечную. Помылся я достаточно быстро, привычка с Бутырки. И пошёл к банщику.

Мы сели с ним пить приготовленный им чифирь. Он рассказал, что лагерь этот всегда считался красным, сколько он себя помнит. Просто мерки были разные. И на крыши бараков загорать в семидесятых лазили, и бухали, а всё равно красный. Также «козлы» бегали и стояли на вышках, также мужиков сдавали. Мусора многое позволяли, конечно, но такого, как сейчас, не было. Рассказал:

– Раз на этапе меня молодой пацан стал дубасить, и ненависть такая в детских ещё глазах. И думаю, откуда уже в таком молодом столько ненависти…

Впоследствии я уже сам лично неоднократно видел подобные глаза, почти детские, полные ненависти. Вроде на работу недавно устроились и первую неделю детским стеснительным голосом говорили, и во что они превращались всего через месяц… Молодые офицеры, моложе меня лет на пять – семь, после пыток и истязаний возвращались к своим семьям, брали на руки детей. Как они уходили от ежедневной крови, погружаясь в мирную жизнь жён и матерей?