Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Командир конвоя собрал рассыпанные перед клеткой гвоздики и вручил их мне. Он чуял звериным ментовским чутьём – мы вернёмся.

Дневник Мертвеца, наблюдение. Когда залезаешь под одеяло и пьёшь чай, чтобы согреться, каждый глоток горячим комком медленно ползёт по пищеводу и с противным бульканьем проваливается в пустой желудок. Потеряв четверть веса, постоянно ощущаю биение сердца под рёбрами. Когда-то я был биологом, насмотрелся и на развороченные трупы в мытищинском морге – глаз не смущало. Но ощущение собственной анатомии – не из приятных.

23.05.2001

Возвращаюсь к началу путешествия на дно дна. Две необъективные версии:

«Самарский учитель и национал-большевик Сергей Соловей прибыл в Латвию в ноябре 2000 года. Цель, по его представлениям, была благородная: провести акцию в защиту местных русских и ветеранов Великой Отечественной – Кононова и Фарбтуха.

Акцию задумали в духе современных леваков: без насилия, но шумно. 17 ноября Соловей с двумя товарищами забрались на местную историческую башню. Напугав её персонал сувенирной гранатой, нацболы два часа размахивали сверху красными флагами, выкрикивая свои призывы столпившейся внизу публике и полиции.

Потом российские «десантники» сдались – в полной уверенности, что наказание будет «как всегда». Однако выяснилось, что Латвия шуток не понимает. Соловей отправился за решётку, а через полгода получил 15 лет тюрьмы».

Победа – всё, что нужно мужчине. All you need is Victory. Хлеб, вино и баба – лишь трофеи победителя. Только в Победе мужчина обретает свою истинную огненно-ледяную сущность.

Высшая победа – победа над Материей. До неё далеко. Но мне уже знакомо дно дна Материи, я изучил дислокацию вражеского войска, знаю его сердцевину из четырёх почерневших стен, сдавивших собой сырой и вонючий воздух. Однажды я нанесу Материи ответный удар.

Мистика: Через несколько дней после нашего ареста в Самаре случилось землетрясение. Пустяковое, 2 балла, но и такого никогда не было.

Я хочу уйти в побег. На этапе в самой середине лета. Прыгнуть в наполненное солнцем пространство из грохочущего по шоссе решётчатого катафалка, ускользнуть из липких мясных лап конвоиров, и чтобы только пули жужжали за спиной, как жадные до крови оводы. И если один из них ужалит меня в голову, я скроюсь от погони ещё надёжней, упав на позолоченную солнцем траву, густо пропитанную стрекотанием насекомых и ароматом цветов. Нет ничего мучительней жизни, но и быть таким слишком живым мертвецом – нелегко.

26.05.2001

Вчера меня вывели из каземата на беседу. Вместо ожидаемого мной российского консула пришёл работник департамента мест лишения свободы. После недолгого торга – а мертвец был хорошо знаком с торговлей при жизни – я согласился на содержание в только что отремонтированной двухместке вместе с Максом. Департаментский, к моему удивлению, решил вопрос за пару часов. Нас фактически признали политзаключёнными.

Корпус по евростандарту. Еврокамера одновременно напоминает каюту, купе, гостиничный номер и больничную палату. Чисто, светло, горячая вода два дня в неделю. Плохо, что всё сказанное громче чем вполголоса слышно ментам на коридоре, днём нельзя сушить одежду на верёвке, ночью отключают розетки, а утром и вечером наглая эсэсовка заходит и проверяет железную сетку за решёткой окна.

Макс. Небольшого роста, вылепленный из крепких мышц спортсмен. Учитель истории с хитроватым недоверчивым умом крестьянина. Идеальный подельник.

Его участие в «теракте» было скромным. Кустарная псевдограната была у меня, а, по нашей версии, Макс и не знал, что я вдруг начну вытворять на башне. Судья ждал от него только раскаяния и оценил его гордость в пять – десять дополнительных лет тюрьмы. Железный самурай Макс.

Ещё в голодовочной мы обсудили перспективы нашей агрессивной политики и сошлись на том, что на воле наши пути диаметрально разойдутся. Но сейчас нет ничего лучше, чем чувствовать мощную ауру надёжности этого крепкого невысокого человека, спящего на верхней еврошконке нашей евродвухместки. Мы – вместе, мы, наверно, единственная в мире камера политзаключённых.