Елена Катасонова: Кому нужна Синяя птица

— О чем? — переспрашивает Сергей. — О том, как было тяжело и страшно. Но когда разводился, перенес все сам, один. Понимаешь, мы — мужчины…

Сергей наконец повернулся к Павлу. Павел растроган.

— Сережка, я так ценю твое доверие…

— Да при чем тут доверие?.. — снова морщится Сергей.

— Я понял, — торопится Павел. — Но у меня все так сложно… Надо подождать, разве дело в бумажках?

— Ты знаешь, и в них тоже, — неожиданно хмыкает Сергей. — Что-то такое в них, в этих бумажках, есть. Юля же все оформила, верно я информирован?

Павел растерянно кивает: и этот туда же, прямо как тетя Лиза. А Сергей безжалостно гнет свое.

— Но кроме «бумажек», — он ядовито подчеркивает это слово, — есть уже и прием. Ведь ты представил там Татьяну в качестве супруги, так? И это, по-твоему, не предательство? Это тактика?

— Да, тактика! — взрывается Павел. — А Юле знать о ней незачем. Ты ж Натке не все говорил, когда разводился? Вот и я… Ну скажи, к чему ей знать про дурацкий прием? Ты думаешь, было легко — стоять там рядом с Татьяной? А я молчу: зачем делать ей больно?

Ему и в самом деле кажется, что он просто бережет Юльку. Когда-то они, правда, клялись ничего не скрывать друг от друга, но жизнь сложна — сложнее всяких схем, сложнее клятв.

— Ах, значит, ты понимаешь, что это больно? — ловит его на слове проклятый Сергей.

— Так ведь она ж не знает! — орет Павел так, что прибегает из кухни Натка.

Нет, оба к нему несправедливы! Павел уезжает без ужина, но назавтра приезжает снова. Юли нет, и делать ему дома нечего, а тетя Лиза с ее укоризненными взглядами просто невыносима. Он приезжает, чтобы говорить о своей любимой (как здорово, что они ее знают!), он толкует о том, как ответственно воспитывать чужого ребенка, показывает Юлины статьи и Аленкины фотографии, он уверяет Сергея (а может, себя?), что у него с Юлей впереди долгая совместная жизнь.

Перед самым ее приездом они с Наткой покупают платье — то самое, серебристое, что так нравится Павлу. Правда, цены в сертификатном растут на глазах, но он все равно покупает — пусть Натка знает…

Юля прилетает в конце декабря, накануне новогоднего вечера на работе у Павла. Не пойти на вечер нельзя: все заказывают столики, сбрасываются по десятке, не пойти невозможно. Ему — тем более: он теперь зав, надо скреплять отдел.

— Вы с супругой? — мимоходом спрашивает его Галя.

Павел хмурится, отрицательно качает головой. Вот дрянь! Никто ж не приходит с женами…

Самолет прилетает вечером. Павел стоит за металлическим, седым от мороза барьером и смотрит, как по залитому прожекторами полю идет тесная стайка укутанных пассажиров, ведомая легонькой стюардессой. Он сразу видит Юльку. Сердце привычно ухает и летит куда-то в живот. Родная, родная, родная моя… Со своими вспухшими косточками, со своей ломотой в костях — храбро в Сибирь, да еще уговорила редактора, выпросила разрешение рвануть куда-то в село, в глухомань, в ста километрах от станции.

Юлька идет, как всегда, стремительно, пытается взглядом отыскать Павла, щурится от слепящего белого света. Павел машет рукой, и она бросается к нему так же самозабвенно, как тогда, на Пироговском, в чистую прозрачную воду.

— Павка, Павка, Павка!..

Она загораживает собой узкий выход, а мохнатые пассажиры — здоровые мужики в унтах и полушубках, — улыбаясь, ждут, когда Павел отведет ее в сторону. Ждут добродушно и терпеливо, и никто ей не мешает его обнимать.

— Павка, я привезла вам кедровый мед! — торопится Юлька, — Я стала ужас какой практичной! Купила целую банку! А Аленке — такую куклу! Пав, не сердись, я все растратила, но я привезла значки, сейчас покажу!

— Погоди, погоди… — счастливо смеется Павел. — Я тут продрог как бобик. Ох, Юлька, как я соскучился! А ты меня там случайно не разлюбила?

— Случайно нет…

Юлька целует его по очереди в один глаз и в другой, в нос и в щеки, целует колючий его подбородок. Целует и приговаривает:

— Нет-нет, не разлюбила, нет, но это совершенно, абсолютно случайно.

Потом они едут в автобусе через всю Москву, потом в метро до вокзала, потом электричкой к себе в поселок.

Тетя Лиза встречает Юлю объятиями и поцелуями, поит и кормит, а Павел торжественно преподносит серебристое платье. Юля бережно берет его на руки, задумчиво улыбается, потом командует:

— Выйди и жди…

Павел выходит в большую комнату и ждет. В углу уже стоит елка, на ней старые довоенные лампочки. Теперь таких нет: каждая лампочка — игрушка, ни одна не повторяется. Настоящие игрушки ждут Юлю: она говорила, что любит наряжать елку. Павел щелкает выключателем. Комната озаряется призрачным светом. Таинственно мерцают зеленые цветы, покачиваются синие белки и зайцы, выглядывает из-за ветвей розовый медведь. И в этом мерцающем свете появляется высокая тонкая женщина в таком же мерцающем платье. Глаза у женщины темные, большие и строгие, лицо поднято; губы чуть улыбаются. Юлька… Павел подходит к ней, но она мягко отстраняется, и он отступает. Он вдруг понимает рыдания ее мужа. Такая жена… Стоит вот так рядом, улыбается, держит бокал с шампанским… Неужели это она только что бежала в шапке-ушанке по снежному полю?