Мэтью Квик - Нет худа без добра

– Алё, какого хрена? – чуть слышно пробормотал Макс, пихнув яркий мяч мужчине.

Тот поймал мяч двумя руками и, глядя на нас, сказал:

– Спасибо!

Он выглядел как Ваша более молодая копия, Ричард Гир. Красивый, уверенный в себе, мускулистый. Хотя его волосы были мокрыми и взлохмаченными, на прическу и ухаживание за ней явно уходило немало денег и усилий. Он напомнил мне также мужчин, которые рекламируют нижнее белье на проспектах, вываливающихся из воскресной газеты. На его жене было зеленое бикини, и хотя она не дотягивала до Синди Кроуфорд, ее вполне можно было сравнить с Кэри Лоуэлл, которая тоже очень симпатична, как Вам хорошо известно. С ними были мальчик и девочка лет пяти-семи, оба белокурые, с жемчужно-белыми зубами; такие малыши все время улыбаются тебе с экрана телевизора, пока ты ешь утреннюю овсянку. Все они смеялись, перебрасывались мячом и старались поймать языком падающие снежинки. Только тут я обратил внимание на то, что и в самом деле пошел снег.

От их обнаженных тел поднимался пар, и казалось, что это их души взмывают над их головами и переплетаются в шутливом слаженном танце, от которого у меня защемило сердце.

– Алё, какого хрена? – прошептал Макс и сдвинул пальцем свои огромные очки на отведенное им на переносице место.

Я думаю, он имел в виду примерно то же, что очень часто приходило в голову и мне: что с нами не так? почему мы такие странные? почему вот эта семья в бассейне выглядит так нормально и правильно и что неправильного – или кажущегося неправильным – в нас?

Я вспомнил маму – хотя мы никогда не купались с ней под снегом в бассейне на крыше иностранного небоскреба – и прочитал коротенькую молитву, в которой просил Бога пустить маму в мой сон еще хотя бы раз.

Мужчина, похожий на Вашу более молодую копию, все время оглядывался на нас, и до меня дошло, что им, вероятно, неловко под нашими пристальными взглядами.

Если на тебя глазеют два неуклюжих уродливых странных человека в старомодных ботинках и костюмах, это можно неправильно понять, согласны?

– Пошли, – сказал я.

Макс кивнул и пошел за мной.

Ему не надо было объяснять.

Макс чувствовал то же, что и я, – наверное, потому, что жил так же, хотя в конкретных деталях наши жизни были совершенно разными.

Но в каком-то общем смысле мы сами и наши жизни были одинаковыми.

Мы разошлись по своим номерам, приняли душ и переоделись.

Отец Макнами отвез нас в маленький фешенебельный ресторан в центре старого Монреаля. Он спросил, может ли он сделать заказ от нашего имени, и, когда мы согласились, удивил меня, заговорив с официантом по-французски.

– Алё, какого хрена? Французский? – ошеломленно воззрился на него Макс, как будто отец Макнами показал какой-то фокус.

– Надеюсь, вы будете снисходительны ко мне, – сказал отец Макнами. – Это в некотором смысле наш последний ужин.

– В каком смысле? – спросил я.

– Все изменится, когда ты встретишь завтра своего отца, – ответил отец Макнами, и вид у него при этом был поистине несчастный. – Все будет не так, как прежде.

Я кивнул, пытаясь хоть этим успокоить себя.

На улице шел снег, мы смотрели на снежные хлопья, сыпавшиеся за запотевшим окном.

Явился официант с красным вином и бокалами. Отец Макнами попробовал вино, одобрил его, и официант разлил вино по бокалам.

– За начало новой жизни, каким бы странным оно ни оказалось, – провозгласил тост отец Макнами.

Мы чокнулись и выпили.

Принесли багеты и маленькие круглые коричневые тарелки с французским луковым супом, в котором плавал пузырящийся сыр.

Отец Макнами разломил багет на четыре части, дал каждому по одной и сказал:

– Каждый из нас четверых переживает переломный момент в своей жизни. Я пью за чудо, которое свело нас вместе здесь и сейчас. Это поистине замечательно.

Элизабет и Макс ничего не сказали и начали есть.

– Лучше всего макнуть хлеб в суп, – сказал отец Макнами и стал макать свой кусок в тарелку, пока тот не размяк и не стал коричневым.

Все сделали так же.

– Что ты чувствуешь в связи с предстоящей встречей с отцом, Бартоломью? – спросил отец Макнами, изучая суп в своей тарелке.

Я не знал, что ответить.

В моем сознании и сердце мой отец умер много лет тому назад, и какая-то часть меня, лежащая очень глубоко, там, где обитает маленький человечек, хотела, чтобы так все и оставалось.

Другая моя часть все еще не могла поверить в реальность встречи с отцом, хотя отец Макнами в ее реальности был вроде бы уверен, а он никогда прежде не обманывал меня.