Дмитрий Михеев - Идеалист

— Н-да, разрешаются! — горько усмехнулся он. — Я их пока что даже понять не могу.

— Что так?

— Да… знаешь, мой шеф спросил меня на выпускном банкете, какую проблему я считаю самой сложной. Я что-то назвал из теоретической физики, а он покачал головой и говорит, что самое сложное — определить, что в любой заданный момент хочет женщина.

— Не огорчайся, дорогой, не ломай голову, — засмеялась Барбара, — мы сами не всегда знаем, что хотим. Да и скучно все знать! Если не остается загадки, женщина теряет свою привлекательность… Но хватит выбалтывать секреты! Пойдем лучше танцевать, пусть они ведут умные разговоры, мы будем веселыми и глупыми как дети, ладно? Ты всегда такой немножко скованный… Попробуй немного дурачиться, не контролируй себя так плотно.

Он улыбнулся: она советует ему прямо противоположное, и пошел за ней в другую комнату.

— Рок, конечно? — спросила она, снимая Нэт Кин Колла.

— Да, да — потяжелей! — сказал он, ощущая, как шальное настроение завладевает им.

И он дал себе волю: решительно и твердо управлял девушкой, заставляя ее кружиться, замирать, взметать светлое облако порывистыми переходами, застывать в ожидании новой команды…

Свобода и дисциплина, воображение и самообладание, страстность и сдержанность соперничали в каждом их движении, и только вдохновению удавалось укрощать, примирять их и удерживать на эфирной поверхности гармонии.

— Уф, как легко и приятно с тобой танцевать рок! — сказал, задыхаясь, Илья, когда они бухнулись на диван. — Почему с другими я чувствую себя таким неуклюжим, неотесанным болваном?

— Наверное, они не умеют танцевать?..

— Ну, что-о ты, прекрасно танцует, — обиделся Илья и тут же покраснел.

Она предпочла не заметить его оговорки.

— Видишь ли, я не пытаюсь влиять на танец — только угадываю твои желания и стараюсь исполнять, я подчиняюсь тебе во всем — даже в твоих ошибках. Я знаю, что каждый мужчина хочет властвовать.

— Н-да, но не каждая женщина, видимо, хочет подчиняться?

— Нет, каждая. Все хотят покориться сильной и доброй руке, но не всегда уверены, что как раз такая встретилась…

— Но есть же сильные натуры, которые сами хотят…

— Хочешь, открою тайну? Сильная женщина — это та, которая не может позволить себе быть слабой. Мы все мечтаем о безопасности, о надежной защите, когда можно ничего не бояться, быть слабой и нежной.

Она сидела боком, положив руку на спинку дивана и подобрав под себя ноги. Очаровательная, очаровательная копия… чуть ярче, небрежней… второе, земное издание, — думал Илья.

— Тогда зачем эти борьба, соперничество, — пожал он плечами, и горько усмехнулся: — Чтобы доказать свое право? Но я не хочу ничего доказывать! Я устал от борьбы и споров… и, вообще, не хочу властвовать!

— Но хочешь, чтобы кто-то понимал тебя, разделял твои взгляды, был твоим отражением?

— Отражением? — поморщился Илья. — Я не настолько люблю себя, чтобы мне хватило собственного отражения. — Он взял со стола зеркало, посмотрел в него, состроил гримасу отвращения и, не выдержав, рассмеялся: — Нет, не хочу.

Барбара попросила грушу, и он, поднявшись, поставил возле нее ту самую, на высокой ножке, вазу с фруктами. Она взяла самую большую и желтую, откусила, а затем спросила:

— Чего же ты, дорогой, хочешь?

«Да, чего же ты, черт возьми, хочешь?!» — откликнулось внутри.

Чего он хочет, чего он хочет! Илья примерил несколько самых ласковых слов к мерцающему в глубине образу — словно забросил крупно-ячейчатую сетку — результат был отвратителен и жалок… Разве можно распинать на словах нежное облако ощущений?! Он растерянно пожал плечами.

— Нет, не могу сказать; я хочу невозможного: чтобы это был иной мир, своеобразный, богаче моего там, где мой беден, и в то же время родственный, созвучный…

Илья поставил пластинку Бетховена, несколько минут они слушали молча, вдруг он повернулся к ней и в упор сказал:

— Я хочу, чтобы она была подобна этой музыке: сильной и нежной, слабой и гордой, постоянной и неожиданной, изысканно тонкой и… — он грустно улыбнулся: — Ты видишь, я хочу невозможного…

Она внимательно смотрела на него, не переставая жевать, и, только прикончив грушу, сказала:

— Ты хороший мальчик и удивительный идеалист. Ты действительно хочешь почти невозможного, и все-таки я верю: когда-нибудь ты обязательно встретишь свой идеал…

Лицо его потемнело. Жесткие черточки, как первые нити льда, проступили на нем, и оно быстро сделалось холодным и твердым.