— Нет, погоди! — Илья поднял руку, останавливая друга. — Я коснусь счастья тоже. Хотя из сказанного, я думаю, видно, что, во-первых, необходимо сохранить людям жизнь, а уж затем делать ее счастливой…
— Счастье не всегда стоит жизни, — скороговоркой вставил Андрей, и Илья замолк, пережевывая подброшенный кусок. Этим воспользовался художник, чтобы добавить: — Если за жизнь надо платить счастьем, для многих это слишком высокая цена — они предпочитают вообще не жить.
— Ты говоришь о тех, кто может выбирать, а я о тех, кто выбора не имеет — по прихоти природы или каких-то сытых людей. Однако, ты дашь мне закончить мысль?! Я скажу про злосчастное счастье, и нам, может быть, не придется спорить.
— Молчу, молчу, валяй!
— Одна твоя фраза поразила меня своей вопиющей нелогичностью. Ты предположил, что гипотетически можно мыслить индивидуума, лишенного свободы, инициативы, в общем, несчастного, который, между тем, максимально производителен. Представь себе, я глубоко убежден, что только счастливый человек может выдавать максимум. Банально? Слава Богу! Идем дальше. И наоборот — если человек что-то создал, он был счастлив, даже если он сидел в тюрьме, голодал и что там еще. Однако, я потерял главную мысль… Так много надо сказать, что теряешь нить.
Илья нахмурился и потер переносицу.
— Счастье — всего лишь средство. Если бы оно было самоцелью, то достичь его было бы не так уж сложно — с помощью наркотиков, химикатов и раздражения центра удовольствия. Например…
— Я говорил о главной цели человечества — о выживании, — снова оживился он, ухватившись за утерянную мысль, — а она немыслима без экспансии нашей власти над природой, иначе существование наше слишком непрочно. Экспансия, в свою очередь, требует не только сохранения существующих жизней, но и мобилизации всех творческих способностей человека. И напрасно ты будешь искать здесь противоречие со счастьем отдельного индивидуума — оно необходимо, чтобы он мог творить; и наоборот — создав ему условия для развития его способностей и для творчества, мы сделаем его счастливым. Фу, наконец я довел свою мысль до конца! Боялся, что ты прервешь меня.
— А я, по правде говоря, еле стерпел, — сказал Андрей. — Страшновато тебя слушать, старик: экспансия, власть над природой, мобилизация… В результате — миллионы гектаров похеренного леса, вонючие водоемы на месте плодородных долин, сточные канавы вместо рек, выхлопные газы… Посмотри на этот двенадцатиэтажный муравейник, на метро в часы пик, на очереди и серые, пустые лица. Вот она, твоя пресловутая «разумная деятельность»! В Природе была полная гармония, а мы вторглись, как дикари, и начали перегораживать реки, посыпать дустом, уничтожать волков, насекомых, воробьев, взрывать бомбы…
— Понятно, новоявленный Жан-Жак, — язвительно, как только мог, вставил Илья. — К деревянной сохе зовешь?
Андрей неопределенно пожал плечами.
— Не берусь давать рецептов, — ответил он, — но в одном не сомневаюсь: природу надо не переделывать, к ней надо приспосабливаться, изучать ее законы и приспосабливаться… Секундочку, я заканчиваю! Самое страшное — как вы, прагматики-позитивисты, с человеком обращаетесь. Вы даже признаете счастье в качестве предпосылки. Но главное — это его производительность, отдача, так сказать. А что делать с теми, от которых нет отдачи?
— Я не верю в таких! — поспешно заметил Илья.
— До фига, старик, до фига! Пьяницы, забулдыги… — короче, эпикурейцы всех мастей: ede, bibi, lude (ешь, пей и веселись). Хуже того — сколько таких, от которых не только отдачи, которые станут поперек твоей экспансии власти. Что с ними? Под ноготь, небось? То-то! Разве не разумно будет переделать их в удобрения и посыпать Сахару? Грубо? Ладно, — создать из них трудовые отряды, чтобы рыли каналы в той же Сахаре? Разумно? Разумно. А запашок… того… дурной…
— Отвечать на все выдвинутые тобой обвинения недели не хватит. Но в той части, в которой они справедливы, есть одно объяснение, которое я скажу, не доказывая: во всех перечисленных грехах виноват не разум, а недостаток его. Скажем, электрификация необходима, но строить гигантские водохранилища вряд ли целесообразно из-за массы побочных эффектов. То есть, в данном случае продумали игру всего на один ход, как и во всех прочих твоих примерах. А надо рассчитывать на пять, десять шагов. Вот почему нужны мозги миллионов, десятков миллионов, ибо сегодняшняя кучка ученых не справляется с колоссальной мыслительной работой. Но, чтобы эти люди могли думать, надо освободить их от сохи, одеть, накормить, выучить…
Читать дальше