Эрве Гибер - Одинокие приключения

Она открыла мне потайной стенной шкаф, скрывавший щиток сигнализации, приборную доску с многочисленными кнопками, которые подключали систему магнитного контроля. Она прятала там свои интимные фотографии, драгоценности, любовные письма, она хранила даже магнитные ленты с записями телефонных разговоров, которые вела с любовниками. Ни для одного журнала она не позировала голой, хотя ей предлагали миллионы долларов, и никогда не показывалась голой в кино, это всегда была дублерша. Для оголенных сцен с банным полотенцем, деликатно скрывающим ее тело, она обклеивала грудь, живот, всю кожу большими кусками лейкопластыря телесного цвета, чтобы можно было пресечь съемку, если камера попытается снять что-либо под углом, нарушив границы, обозначенные полотенцем и специальным параграфом контракта. Таким образом, не было ни единой фотографии, где она была бы совершенно голой, кроме двух цветных поляроидов, которые она сняла сама перед лакированными дверцами платяного шкафа. Она хранила их в закрытом конверте с восковой печатью с ее инициалами, она сорвала печать и показала мне фотографии, которые я видел первым, она Раскрывала их мне, словно сокровище. Я смотрел на них, скорее, с безразличным видом, и она меня ущипнула.

После обеда я объявил, что собираюсь пройтись снаружи, она побледнела, потом сказала: «Я пойду с тобой». Я ответил: «Нет, я хочу побыть один». Она сказала: «Ладно, с тобой поедет водитель». Ее лицо было искажено. Я не мог сослаться на покупку газеты, ее готов был привезти шофер, Я согласился, чтобы он сопровождал меня до вокзала, но потом отпустил его, я собирался сесть на автобус, чтобы вернуться обратно. Я немного прогулялся: в канун новогодней ночи на улицах было полно народа. Город меня скоро утомил. Я хотел вернуться. Уже стемнело. Автобус оставил меня на повороте дороги к дому, но за несколько километров. Вдоль дороги не было ни одного фонаря, меня ослепляли фары, одни машины вихрем проносились мимо, другие тихо притормаживали, за садовыми оградами лаяли собаки, я проваливался в ямы, мне стало страшно. Наконец появился дом, я позвонил в переговорное устройство, послышался голос экономки, какое-то мгновение я думал, что ворота больше для меня не откроются. Я был наказан за попытку побега. Продрогнув, я пересек сад в темноте, огонь в расставленных симметрично по краям аллей патерах не горел уже долгое время.

Это был последний вечер, когда из города приходили мужчины, чтобы показывать фильмы, завтра вечером они останутся со своими женами готовиться к празднику. Я хотел посмотреть «Багдадские ночи», которые были продолжением «Китайских ночей», и «Красный цирк», где она играла роль канатной плясуньи, любимой двумя укротителями-соперниками. Я вспомнил, что она нравилась моему отцу, когда он был молод: он часто говорил мне, ребенку, о ней, как о самой красивой женщине на свете. Экономка приготовила новую бутылку шампанского, мы должны были доесть начатую вчера и немного засохшую бриошь и шоколадную нугу. Она снова начала воспроизводить диалоги, и я чуть резко попросил ее замолчать. Я вдруг не мог больше слышать ее голос. Я не мог больше выносить, что она, еще живая, повторяет вслед за собственным, чуть хриплым и сохраненным на пленке прекрасным голосом.

В эту ночь, когда я уже заснул, меня разбудил легкий скрип двери, за которым последовал звук приглушенных шагов. Я не двигался и затаил дыхание. Я подумал, что это она, потом, что это ее сын, но это не мог быть он. Чужое дыхание медленно приближалось к моему телу. Я остерегался включить свет и делал вид, что продолжаю спать. Внезапно кто-то сел на мою кровать, потом я почувствовал дыхание склонявшегося надо мной человека, наконец, губы приблизились к моей шее. Меня с силой укусили, словно, чтобы высосать кровь. Я заорал и быстро включил свет. Во время обеда мы ссорились. Она считала Пазолини порнографом, была за смертную казнь, я оскорблял ее, но наши слова были лишь поводом.

Вечером я хотел отвезти ее в город, так как двое киномехаников не пришли. Она отказывалась. Она уже несколько месяцев никуда не выходила. Экономке ее отсутствие не нравилось, потому что тогда приходилось смотреть за домом. Я настаивал, и внезапно ее настроение сменилось живой радостью. Она нашла сценарий, который заказала написать десять лет назад, и который должен был вернуть ее на сцену, она позвонила какому-то другу-продюсеру. Он как раз устраивал вечер, и все были бы рады ее увидеть. Я хотел сначала поужинать с ней вдвоем, прежде чем прийти к этим людям. Она долго собиралась. Водитель подал Мерседес к двери дома, он ждал, сидя в заведенной машине. Рядом со мной стоял ее сын. Наконец, она вышла из спальни и начала спускаться в Черкающем золотом сари по большой деревянной лестнице. Сын прошептал мне: «Этот дом находится за пределами мира, за гранью реальности... словно в том фильме...». Он не осмеливался произнести название. Я спросил его: «Сансет бульвар»? - «Да, как там...». Она села в машину рядом со мной, и сын захлопнул дверцу.