Дина Рубина - Синдикат

Мы взглянули в том направлении, куда они смотрели.

Под витриной гастронома на земле лежала совершенно голая старая баба, то ли пьяная, то ли сумасшедшая, — страшная фиолетовая туша. Все ужасное, что может сотворить жизнь с женским телом, уже было сотворено, украшенное неисчерпаемым пьянством. Она лежала на боку, что-то вяло выкрикивая, плавно поводя правой рукой, как будто дирижировала, а левую уютно подложив под щеку. Огромный лиловый живот лежал рядом с нею отдельно, как чемодан.

Поодаль, на значительном расстоянии, возле милицейского джипа стоял молоденький милиционер с совершенно растерянным и даже несчастным лицом. По-видимому, он совсем не знал, что делать. Время от времени лез в машину и сильно, продолжительно сигналил, стараясь пугануть то ли бабу, совершенно бесчувственную, то ли интересующуюся публику. Вокруг нее расстилалось пустое пространство, а если из-за угла показывались люди, их — при первом взгляде на огромную кучу возле дверей гастронома — буквально вихрем сносило в сторону.

Мы остановились у джипа. Милиционер говорил что-то в переговорное устройство с тоскливой интонацией.

— Надо вызвать «скорую»… — сказал ему Аркаша.

— Да вызвали уже…

— Может, ее накрыть чем-нибудь?

— Зачем? Она сама разделась.

— Но ведь жалко…

— Кого?! — с неожиданной злостью спросил милиционер…

— Ее…

— Ее не жалко, — сказал тот, страдальчески морщась. — Людей жалко…

В какой-то момент потревоженная клаксоном баба приподняла голову, и в этой багровой измолотой маске я вдруг узнала соседку с последнего этажа, мамашу огненного ангела нашего подъезда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

С самого утра день покатился как-то неказисто.

Сначала явился Шая в сопровождении Эдмона. Они строго осмотрели мой кабинет, пальцем проверили температуру воды в аквариуме с мальками, потоптались у стола, вымеряя складным метром расстояние до окна, потом по очереди ложились на пол, залезали под стол, вымеряли там что-то…

Наконец Шая сказал, что стол все-таки надо передвинуть, а то, в случае чего, меня убьют выстрелом в затылок.

— Кроме того, Дина, — сказал он, насупив свои шелковые брови персидской красавицы, — нам стало известно, что ты ездила в Казань, не заполнив бланка на отсутствие.

Я сидела, потупив глаза, и боялась только, что, услышав эту беседу, мои гаврики хохотом разбудят дракона: чуть ли не каждую неделю я куда-нибудь уезжала, даже не вспомнив об этом обязательном и никчемном листке. Они еще поморочили мне голову, затем, как обычно, осведомились, что я сделаю, когда начнется обстрел, заставили меня рухнуть на пол и ползти к дверям кабинета — к абсолютному восторгу моих подчиненных… И наконец покинули территорию.

— Маша! Чаю… и плесни чего-нибудь такого, не обидного… — велела я, поднимаясь и отряхивая брюки.

— Ну что ж вы делаете! — крикнула моя грубая секретарша. — Господи, как алкаш какой подзаборный! Подождите, я щетку возьму…

И тут позвонил Яша, совершенно больной, — я даже не узнала его голоса…

— Выручай, — просипел он, — ради всех святых! У меня гриповецкий, температура под сорок, в башке звон, как на колокольне… И сегодня же вечером я должен открывать семинар в Сельце.

— Где?!

— Сельцо, поселок городского типа, час автобусом от Брянска… «Твердынюшка» собрала молодежь, человек тридцать… Павлик говорит — отборные ребята, у всех — мандат… Беда только, что самого Павлика начальство куда-то услало, и тебе придется как-то самой…

— Яшка, я тебе страшно сочувствую, но плохо представляю, как буду добираться, — времени заказать у Гоши машину уже нет… И что я буду делать с этой молодежью?

— Ну, расскажи им чего-нибудь, возьми в моем кабинете слайдпроектор, мультики наши, какие-то слайды, пейзажи Страны… Мне ли тебя учить… — он закашлялся, захрипел… — О, Господи, сил моих нет, тошнит и крутит, крутит и тошнит…

— Ладно, — я сжалилась… — Ладно, поеду… А ты смотри, пей горячего побольше. Мед дома есть?

— Да есть, есть… Спасибо, дружище! — опять закашлялся, — век буду о тебе молиться… Только осторожней будь, там военный завод, поэтому все мужское население от четырех до восьмидесяти четырех лет носит оружие…

— Главное, не забывай по мне молебен ежегодный…

— Типун тебе на язык!

В такие вот минуты, за такие вот шутки надо бы на язык не типун призывать, а прищемить его своей собственной рукой! Ангел мой, хранитель, третий год без продыху щеголявший в полной боевой выкладке, должно быть, щелкнул затвором и ножичек заткнул за голенище…