Лия Флеминг - Дети зимы

В подставке для яиц лежал букетик рождественских роз, у каждого столового прибора хлопушки и бумажные ленточки. Ширли прыгала от восторга. От запаха гуся у всех текли слюнки. Но по традиции сначала подавался йоркширский пудинг. Нора надеялась, что каждая порция получится пышной.

– Спасибо… вы давать нам gut Willkommen. – Английский у Клауса был на таком же уровне, как ее школьный немецкий, но они понимали друг друга. Его стремление угодить раздражало ее, и от этого она нервничала еще сильнее. Это был ее звездный час, она решила показать этим немцам, что такое йоркширская кухня, сделать все аккуратно и чисто. Пора было прогнать его и заняться угощениями без этого пронзительного взгляда.

«Наступает Рождество, гуси стали жирными…». Ширли танцевала по кухне. Гусь получился роскошный, сочный; мужчины набросились на еду, словно неделю голодали. Пудинг поднялся до самых краев, да к нему был подан винный соус, а Ширли нашла серебряные монетки по три пенни, и все смеялись, когда папа сделал свой обычный фокус – и извлек изо рта фунтовую купюру.

Когда допивали вино из пастернака, долговязый, не говоривший по-английски, пытался объяснить, что они едят в Германии в канун Рождества, а другой немец старательно переводил.

– Вечером перед Рождество мы зажигать в окно свеча для Christkinder… Христос… ребенок… Как это говорить? У нас большой елка и много фруктов и Stollen… рождественский хлеб.

– А мы можем так сделать? – Ширли очень нравился младенец Иисус в яслях.

Потом долговязый показал затертые фотки его жены и девочек, хорошеньких, с косами, уложенными вокруг головы. Второй показал фото матери с отцом. Том поинтересовался, где они жили.

Немец покачал головой.

– В Дрезден, но сейчас нет. Боюсь, они погибнуть.

– Должно быть, вы хотите домой, – сказал Том.

– Я просить и просить, чтобы меня послать домой, но в Дрезден сейчас русский солдат. Я хочу найти мой сестры, – ответил немец.

Они старательно соблюдали хорошие манеры и улыбались проделкам Ширли, и ей это нравилось. Второй немец был похож на киноартиста, но у его был шрам возле уха, и Ширли все время поглядывала на него. Он понял ее взгляд и, улыбаясь, потрогал свой шрам.

– Я прыгнул из окно… Такой быть озорник! – улыбнулся он, и она покраснела, понимая, что неприлично так таращить глаза.

Потом за столом стало шумно, а когда к чаю приехали гости с соседних ферм, все сидели за столом, на котором еще ничего не было убрано.

Местные фермеры привезли с собой собственный контингент военнопленных и моментально очистили стол от грязной посуды, чтобы началось настоящее веселье. Они толпились в холле, пели и затеяли игры: «Прицепи хвост ослу», «Подмигни убийце» и «Жмурки».

Ширли нравились эти игры. Она казалась себе принцессой в своем розовом бархатном платьице с дымчатым лифом. Длинноногий немец стучался головой о балки и рычал как лев. Все веселились, но потом папе и другим фермерам нужно было браться за работу. Немцы стали им помогать, чтобы быстрее покончить с делами.

Ширли присоединилась к добровольным помощницам, и ужин получился королевский: холодное мясо, фермерский сыр, бисквиты и рождественские хлебы. Мамочка что-то напевала под нос, а это всегда хороший знак.

– Фрау Сноуден, я хотеть благодарить вас, вы, как мы говорить, gemьtliche Frau, теплая леди, мой сердце полный благодарность. Мы не ждать такой Willkommen. Англичанин мы не ждать. Я приветствовать вас, – сказал Клаус, щелкнул каблуками и склонил голову. Нора почувствовала, что ее руки дрожали, когда она убирала рюмки с подноса.

Внутри ее все трепетало. В суматохе ее переполненной кухни происходило что-то настолько неожиданное, что у нее перехватило дух. Как могла она испытывать такую симпатию и тепло к этим незнакомцам, которых она увидела лишь несколько часов назад? Странно, но ее горечь испарилась подобно спиртовым парам из пудинга. Она не знала ни их самих, ни того, что они сделали. Может, они убивали женщин и детей, застрелили сына их соседей, но когда Клаус глядел на нее своими серыми глазами, она испытывала лишь жалость, а не ненависть. Ей хотелось ответить ему таким же долгим взглядом, но это нехорошо. Что тогда подумает о ней бедный Том?

Как хорошо, что она не поленилась и надела свое лучшее зимнее платье – из шерстяного крепа, насыщенного каштанового цвета; оно аккуратно облегало ее фигуру, подчеркивая полную грудь и тонкую талию. У нее было крепкое, но пропорциональное сложение. Спереди ее волосы были зачесаны кверху, а румяное лицо радовало здоровьем. Ее лучшие чулки были аккуратно заштопаны, но она жалела, что они шерстяные, а не нейлоновые.