Сид Чаплин - День сардины

И тут я придумал еще один фортель. Взял гаечный ключ и постучал по трубе на месте ближайшего стыка. Они откликнулись так быстро, что их стук заглушил мой, а это кое-что значит, потому что стукнул я только три раза.

Изменив голос, я спросил:

— Эй, что там такое?

Голос дяди Джорджа загрохотал и отдался эхом:

— Какой-то сумасшедший завалил трубу… мы не можем выбраться… позовите на помощь. Пожалуйста, освободите нас.

Особенно мне понравилось это «пожалуйста».

— А вы не можете выйти, как вошли?

Добрых пять минут там был настоящий бедлам — раздавались вопли, перекрываемые эхом, дядя Джордж рыдал, а Спроггет изрыгал столько дерьма; что хватило бы на всю городскую канализацию.

— Кто это? — заорал, наконец, Спроггет.

— Констебль, — ответил я басом.

— Пошевеливайся же, бестолочь!

— Не советую переходить на личности, — сказал я. — Погодите, сейчас взгляну, что там такое навалили.

Я посидел немного молча, потом снова постучал по трубе.

— Надеюсь, вы там не умрете с голоду.

На этот раз я не изменил голос. Дядя Джордж узнал меня и сдуру окликнул по имени. Я дернул оттуда со всех ног. Пробегая мимо сарая, я еще слышал, как бесновался Спроггет. Я смеялся и радовался, забыв про все свои несчастья. Когда-нибудь обязательно куплю себе такой экскаватор и кусок цементной трубы, никаких денег не пожалею. Просто так. Для смеху.

— У тебя сегодня зверский аппетит, — сказала моя старуха.

И правда, я набивал себе брюхо, как смертник перед казнью. Я умял две телячьи котлеты, три раза подкладывал себе картофельного пюре, три раза — капусты, сжевал три консервированных йоркширских пудинга и полгаллона подливки. Кроме того, я уничтожил рисовый пудинг средней величины с изюмом и сливками, высыпав в него полфунта сахару, а потом заглотал шесть фиников и выпил три чашки чаю. Правда, чашки были маленькие. Не мог же я ей объяснить, что я уже, можно сказать, в бегах, ну и похвалил ее стряпню: мол, язык проглотить можно. Ей это было приятно.

— Я вот что думаю… — сказала она.

— Думай, пожалуйста, побыстрей, — сказал я. — У меня сегодня срочное дело.

— Надеюсь, ты ничего больше не натворишь? — спросила она.

— Нет, мама, с этим покончено.

— Кажется, в шестой или седьмой раз, — сказала она. — Что ж, рада это слышать. Давно пора…

— Так что ты думаешь? — перебил я ее.

— Нет, ничего, это просто так, мечта.

— Говори же, мама, поменьше глупостей из «Женского журнала» и побольше дела.

В конце концов она сказала:

— Когда все устроится… Когда мы с Гарри поженимся — ты ведь не против, чтоб мы поженились? — устроим себе настоящие каникулы, поедем в Скарборо, или в Уитби, или еще куда-нибудь в пансионат и отдохнем. Ты мог бы взять с собой эту твою подружку — Дороти.

— Зачем же ждать, пока вы поженитесь?

Она пришла в ужас.

— Артур, и откуда только у тебя берутся такие мысли? Мы не можем поехать так… неженатые.

— Ну ладно, — сказал я. — Когда вы с Гарри поженитесь, мы поедем все вместе и проведем время на славу. Решено. — Она вытаращила глаза. — Что я такое сказал?

— Ты сказал — Гарри. В первый раз в жизни ты назвал его по имени.

— Это еще не самое худшее, — сказал я и пошел наверх переодеваться. Внизу моя старуха напевала новую лирическую песенку. И откуда она их только берет.

Я надел рабочую одежду: саржевые брюки, свитер, плисовую куртку, сунул за пазуху чистую смену белья. У меня было два фунта восемь шиллингов четыре пенса, считая мелочь, и плитка орехового шоколада двухлетней давности — неприкосновенный запас, который я берег на всякий случай. Я поднял половицу и достал старинное кольцо, завернутое во фланелевую тряпочку. Потом написал записку моей старухе: пусть это будет вместо обручального кольца, надеюсь, оно принесет ей больше счастья, чем первое. Подумав, я сунул эту записку в карман и написал новую — там было только, что это ей вместо обручального кольца и я желаю им с Гарри счастья. Потом я добавил, что обещаю им писать. И хотя дом всегда был для меня вроде гостиницы, теперь меня как будто тоска взяла.

Короче говоря, мне не хотелось уходить.

А если кто вздумает надо мной смеяться, я ему напомню, что золото чувства лежит иногда и под твердой породой, а не только под толщами, пропитанными пивом. Даже у полисменов и судей это бывает.

Положив кольцо на записку, я удрал, как только у парадной двери раздался звонок и моя старуха пошла открывать. Я даже не посмотрел, кто это — Гарри или переодетый сыщик. Со страху я пулей вылетел через черный ход. Накручивая педали, я промчался через темный город под фонарями, похожими на апельсины, и тело мое было как резиновый шар, полный новокаина.