Сид Чаплин - День сардины

— Кровь хочу разогнать.

Я криво улыбнулся в ответ, вполз наверх, как раздавленный таракан, и снова лег. Я понимал, что могло быть хуже, и готов был убить себя за свою глупость. Если я смутился, когда увидел, что он всего-навсего делает упражнения йогов, то что же было бы, если б я застал его в постели с моей старухой? А потом я по-прежнему слышал, как она тихо спускается с лестницы, и натягивал себе на голову простыню, стараясь не думать об этом, потому что поделать ничего не мог. И все-таки меня это бесило. А ведь сам я был не лучше. Даже хуже.

Быть может, из-за того, что я хотел чувствовать себя праведником перед моей старухой и наладить отношения с Дороти, я не встречался со Стеллой почти три недели, тогда как обычно мы виделись раз в неделю. Не скажу, чтоб это было легко. Легче было бы курить бросить. Но чем яснее я понимал, как я к ней привязан, тем больше проникался решимостью все кончить. Это привело к нашей единственной ссоре. Раз вечером я пришел с работы, напился чаю, поднялся наверх переодеться и, сам не знаю почему, выглянул в окно. Я подскочил чуть не до потолка, когда увидел на улице ее автомобиль. Она появилась, как живой укор. К счастью, моя старуха еще не вернулась с работы. Я кубарем скатился вниз и побежал к машине. Стекло было спущено, она курила сигарету, по-женски, быстрыми маленькими затяжками.

— Садись, — сказала она.

Губы ее были плотно сжаты. Машина тронулась, прежде чем я сел.

Мы проехали Шэлли-стрит, и у моста меня словно толкнуло что-то. Я оглянулся. Да, это был Носарь; он стоял на углу, вытаращив глаза. И представьте себе только, я сразу начала придумывать, что бы ему соврать, но потом решил, что Носарь умеет хранить тайну. Теперь просто не верится, что это могло меня тревожить, ведь в то время у меня были заботы поважнее. Машина на бешеной скорости пронеслась через весь город, и, хотя Стелла правила внимательно и ни разу не проехала на красный свет, она то и дело выскакивала из ряда, обгоняя передних и рискуя столкнуться с огромными желтыми дизельными грузовиками. Вырвавшись из города, она свернула на проселок и резко затормозила у реки.

— Ну вот, — сказала она. — А теперь дай мне сигарету. — Это прозвучало как приказ. Мы закурили. — Пойми, Артур, ты совершенно свободен. Я не стану тебя удерживать. Но ты должен быть мужчиной и сказать прямо, если хочешь порвать со мной.

Я уставился на свою сигарету.

— Из нее ты ничего не высосешь, — сказала она резко, едва сдерживаясь. — В конце концов у тебя было три недели, чтобы придумать какую-нибудь историю, — говори же, в чем дело? Ты… влюбился? — Произнеся это слово, она чуть не задохнулась. Я кивнул. — Почему же ты не сказал мне?

— Духу не хватило, — пробормотал я.

И тогда она мне выдала по всей форме. Сказала, что только подлец может так относиться к женщине, что она меня ничем не связывает и никогда не хотела связать, но надеялась, что я буду обращаться с ней как с человеком, а не как с рабыней. Она не плакала, и от этого мне было еще хуже. А потом она замолчала, белая как мел.

— Ты права, — сказал я. — Но у меня есть девушка, в этом вся беда.

— Тогда ты должен был мне сказать. Я не стала бы тебя удерживать. Ты просто трус.

— Не в этом дело, — сказал я.

И вдруг я понял, почему не сказал ей, — понял настоящую причину. Не хочу оправдываться. Я поступил скверно, струсил. Но теперь, глядя на нее, я вдруг понял отчего: мне хотелось невозможного. Я знал, что это невозможно, но все-таки желал, чтобы это сбылось.

— А в чем же, в чем? — спросила она настойчиво.

И тут я заплакал.

— Не хочу, чтоб ты жила одна в этом доме, не хочу расставаться с тобой, Стелла. Ох, как бы я хотел, чтоб ты была моей ровесницей!

— Господи! — сказала она, и лицо ее сморщилось.

Я привлек ее к себе и изо всех сил старался утешить единственным способом, какой знал. В конце концов мы бросили машину и пошли по берегу реки. Был теплый осенний вечер. Мы набрели на старый песчаный карьер. Если бы кто-нибудь прошел над нами, он принял бы нас за сумасшедших; мы оба были уверены, что в последний раз вместе. Теперь, когда прошли злоба и ожесточение, она была податлива и щедра, но до чего ж странно текут наши мысли. Я все думал о том, как жаль, что я никогда больше не увижу ее… А потом она сказала:

— Если б я могла вернуть себе лет двадцать, а ведь я не на столько старше тебя, мне пришлось бы много потерять. Я не могу пожертвовать Полли и всем остальным. Слава богу, это и не требуется… — Она помолчала немного, потом добавила: — Но я рада, что ты сказал это, мой дорогой.