Сид Чаплин - День сардины

Носарь покачал головой.

— Помяни мое слово, он пойдет ее провожать.

Но я был так зол, что все еще хотел вернуться к «Альбиону».

— Спокойно, — сказал он. — Пораскинь мозгами. Если мы пойдем туда, вся орава на нас навалится. А если обождем здесь, тогда уж мы навалимся на него.

— Я хочу драться по-честному.

— Все будет по-честному, — пообещал он.

Жутко было сидеть в темноте на старой кровати и слушать, как внизу крысы дружно грызут продавленный диван, а вокруг шныряют сборщики утиля. Иногда слышались удары молотка; жалобно плакали во сне дети; горланили пьяные, ссорился муж с женой. Я думал о том, что сделаю, когда дойдет до честной драки, — неужто всего только раздавлю прыщ-другой на его роже. Около половины одиннадцатого мы решили смотреть в окно по очереди, но уже через пять минут стали смотреть оба. Носарь увидел их первый и сказал мне.

— Где?

— Вон, на тротуаре.

— Что же делать?

— Ничего — остальные-то небось следом тянутся.

Но вскоре выяснилось, что хвоста за ними нет; они шли, как в упряжке, — он почти нес девушку на руках.

— Это Мик Келли, — сказал Носарь.

— Давай вниз! — сказал я.

— Спокойно. Что-то слишком уж тихо… Не нравится мне это.

— Но ведь он уйдет.

— Лучше упустить его, чем на остальных нарваться.

Мы подождали, покуда они не скрылись из виду.

— Ну, теперь двинули, — сказал Носарь. — Только тихо.

Мы спустились по лестнице. Они шли, то и дело целуясь на ходу.

— Обожди-ка, — шепнул Носарь. — Не нравится мне все это, Артур.

— Даже жаль им удовольствие портить, — сказал я.

— А вот поглядим, — отозвался он.

Мы выскочили из дома быстро и без шума — я бежал на цыпочках, а Носарь был в американских ботинках на толстой резине, — но Келли все равно услышал. Отпустив Джоанн, он сунул пальцы в рот и свистнул. Чистая работа, ничего не скажешь.

— Охрану зовет, — сказал Носарь. — Ну-ка, вложи ему ума, а я встану на стреме.

Я с ходу съездил ему по зубам и отпрыгнул назад — стиль «молния», который мы применяли у себя на школьном дворе, когда шутя боксировали друг с другом, — и тут услышал крик Носаря. Я быстренько сообразил что к чему, и дал ему по уху: знал, что надо скорей кончать, потому что услышал в переулке топот. Носарь видел, как взметнулась, словно хлыст, велосипедная цепь. Это мне Носарь потом рассказал. Я этого не видел. Цепь угодила мне под подбородок, в самую мякоть. Он снова замахнулся, но тут Носарь схватил его за руку, и хорошо сделал, потому что я уже трепыхался, как цыпленок с отрубленной головой. А потом я почувствовал, что Носарь куда-то тащит меня.

Джоанн ломала руки и вопила, как зарезанная. Тот, длинный, не сразу очухался, так что нам удалось оторваться от них шагов на двадцать. В общем мы унесли ноги, потому что они сперва остановились спросить у Келли, что с ним, и он даже ответить не мог. А мы рванули во весь дух. Остановились только возле старой литейной. Ясно помню, что Носарь сказал только:

— Теперь понял, о чем я тебе толковал?

Я не ответил, потому что еще не отдышался, да и не знал, что отвечать.

«Келли не видели?» С тех пор мы всегда задавали этот вопрос.

Правда, одно время у меня даже веки покраснели, потому что я всюду его высматривал, следил за ним и видел его даже с закрытыми глазами.

Под подбородком у меня была ссадина, и моя старуха это, конечно, сразу заметила.

— Что у тебя на шее?

— На балконе всю ночь провисел.

— А ну, не хами, говори, откуда это у тебя? Что ты натворил?

Но это только, так сказать, краткий стенографический отчет. Такая уж у нее манера — задать десять вопросов, чтоб получить один ответ, да и то не обязательно.

— Ссадил на работе.

— Но когда ты уходил в кино, этого не было.

— Такие ссадины не сразу видны.

— Ответь мне хоть раз по-человечески! Всегда ты что-то скрываешь, никогда правды не скажешь. Тебе лишь бы от меня отвязаться.

— Ну вот, пошло-поехало; вечно ты все хочешь узнать, на тебя не угодишь.

— Я имею право все знать — мать я тебе или нет? Ты с кем-то дрался. А потом, чего доброго, окажется, что у вас там поножовщина идет.

— Да оставь ты меня в покое, мама.

Она решила, что я готов сдаться, и быстро сказала:

— Оставлю, когда узнаю правду.

— Правда такая штука — гляди, тебе же хуже будет.

— Я стольким ради тебя жертвовала. И вот благодарность! Сын растет бандитом. Ну нет, я тебя не выпущу, пока все не узнаю.

— Ты упряма, как осел.

— Что ты сказал? Ну-ка, повтори!