Ридиан Брук - После войны

– Это ты. Это… – она показала на куклу за фортепиано, – фрау Морган. Это, – жест в сторону кукол на крыше, – мы с папой.

Эдмунд кивнул. Он хотел вернуться к другой игре, но Фрида, казалось, всерьез увлеклась. Поменяла куклу Фриду на куклу Рэйчел, поместив Фриду с Эдмундом на первом этаже, а маму Эдмунда с герром Любертом на крыше. Потом положила взрослых вместе в хозяйской спальне. Эта перестановка как будто позабавила ее. Эдмунд тоже засмеялся, хотя, по правде говоря, не был уверен, что это смешно. Вид куклы герра Люберта и куклы мамы вместе, в спальне, непонятно почему смутил его.

– А где папа Эдмунда? – спросила Фрида.

Эдмунд указал на машину, стоящую на острове из одежды рядом с конем-качалкой.

– Гельголанд.

Фрида встала и подошла к коню, погладила его блестящую спину и поставила ногу на машинку. Покатала ее взад-вперед по ковру.

– Ты можешь отправить его назад.

– Сейчас?

– Сейчас.

Фрида ногой толкнула машинку назад по ковру с такой силой, что домик покачнулся от удара, а машинка перевернулась.

Меж деревьев что-то мелькнуло, словно кто-то двигался перебежками, от дерева к дереву. Рэйчел приостановилась и потянула Люберта за руку:

– Мне кажется, за нами следят.

Люберт обернулся.

– Дети. Trummerkinder [75].

Из-за стволов выглядывали мальчишки. Один, по виду сверстник Эдмунда, был вооружен палкой-копьем.

– Не обращай на них внимания. Они принимают нас за беженцев или любовников, гуляющих в парке.

Определение «любовники» показалось Рэйчел слишком легкомысленным. Быть любовницей, как она обнаружила, требует больше хитростей и уловок, больше изобретательности и изворотливости, чем пишут в любовных романах. Они проводили много вечеров перед камином, ведя разговоры по душам, но в доме было полно глаз и ушей, а сейчас, когда на улице похолодало и все сидели дома, возможности спокойно уединиться просто не осталось. Даже для этого короткого побега ей пришлось уйти из дома первой, а ему попозже; она отправилась «подышать воздухом», он – «поискать дрова». Льюиса не было уже почти два месяца, но с той рождественской ночи им впервые удалось найти время побыть совсем одним.

Пока они шли по Иенишпарку, она думала, что зима – очень подходящее время года для любовного романа. Легче оставаться неузнанным, когда люди кутаются в теплые одежды. Издалека все выглядят одинаково, а сегодня они особенно хорошо экипировались: она в галошах и черном шерстяном пальто, а Люберт в лыжной шапке и с рюкзаком, набитым топливом для домика егеря, вполне могут сойти за двух беженцев, направляющихся в ближайший лагерь.

Парк находился всего в пятнадцати минутах ходу от дома, но здесь ты словно оказывался в другой стране. На девственно чистом снегу только оленьи следы. С архитравов большого дома в центре парка свисали сосульки. По дороге Люберт рассказал его историю:

– Ландшафтом занимался человек по имени Каспер Бек. Талантливая личность. Хотя фигура несколько трагическая. Пытался найти универсальный язык, и у него ничего не вышло. Бедняга впал в отчаяние и лишил себя жизни.

Когда они подошли к домику егеря, Люберт объяснил, что семейство Клаудии благодаря своим связям получило лицензию на отстрел дичи в парке и частное владение на его территории. Домик был своего рода причудой, подделкой под хижину в американском стиле, и стоял на берегу пруда, также являвшегося частной собственностью. Заснеженный, в окружении сосен домик и в самом деле напоминал лачугу на заброшенных новых землях. Люберт вытащил ключ, очистил замок от наледи и отпер дверь.

Внутри – крепкие деревянные стулья, плетеные коврики на полу, стойка для ружей и кабанья голова над камином. И большая плита. Из рюкзака Люберт извлек растопку – куски деревянного ящика и газету «Ди Вельт» – и занялся камином. Пол был усеян сухими трупиками насекомых, хрустевшими под ногами. Рэйчел смела их к двери сосновой веткой и навалила перед камином коврики, соорудив подобие ложа. Потом села и стала смотреть, как Люберт разжигает огонь. Он выждал, чтобы щепки немного прогорели, и подбросил угля, осторожно выкладывая кусок за куском на горящее дерево. После чего присоединился к ней на импровизированной кровати, и они вместе, сидя, словно скауты в лагере, наблюдали, как огонь лижет уголь, набирая силу. Несмотря на серьезность происходящего, Рэйчел не оставляло ощущение, что все это – какая-то детская игра.

Снег на одежде начал таять, вокруг них заклубился парок. Люберт снял шапку и шарф. Рэйчел сделала то же самое. Потом он поцеловал ее и мягко уложил на спину. Они долго целовались, а потом слились, так и не раздевшись. Получилось не совсем так, как в ту, первую ночь. Холод и обстановка требовали поспешности, и движения выходили неловкими. Однако, несмотря на слои одежды, Рэйчел чувствовала себя более уязвимой и беззащитной, чем когда лежала с ним обнаженной. В этот раз она слишком остро ощущала себя саму, гнет времени и жизни. После они лежали, глядя на паутину в потолочных балках. Она гадала, долго ли еще им удастся отгораживаться от действительности.