Ридиан Брук - После войны

По пути в службу сертификации Люберт миновал уцелевшую стену старого художественного музея, по-прежнему облепленную посланиями людей, разыскивающих близких и любимых. Свежие листки перекрывали более ранние. Появилась и секция с фотографиями, в том числе потерявшихся детей, ищущих родителей. Два старика, мужчина и женщина, вглядывались в снимки. Первые месяцы после Катастрофы, когда людям наконец разрешили вернуться в город, Люберт приходил сюда почти каждый день. Хотя тогда стояла осень, с растениями произошло что-то странное: деревья и кусты, сожженные во время летних налетов, внезапно зацвели, распустились сирень и каштаны. Опаленная почва вдруг воскресла, растительность оплела развалины разрушенного города побегами и цветами. Лютики, мокричник, карликовые мальвы, розовый иван-чай прорастали из праха погибших. Люберт отказался тогда верить словам Труди, компаньонки Клаудии, утверждавшей, что его жена погибла в огненном урагане; он настоял, чтобы на этой стене появилось и его послание. Сегодня он впервые проходил мимо стены, зная, что ему не надо никого искать.

– Надеюсь, вы найдете их, – сказал он старикам и повернул к зданию в конце Штейндамм, где располагалась служба сертификации.

Все надежды Люберта были связаны теперь с этой бумажкой, за которой он шел, сертификатом о благонадежности, ведь сертификат позволит ему вернуться к работе. Мечты рвались на волю. После возвращения Клаудии у него появились идеи – образы поднимающихся из руин зданий: новая ратуша, мост через реку, концертный зал в порту. Причудливые и чересчур амбициозные, то были, возможно, лишь визуальные стенания разочарованного в жизни и себе архитектора, но образы являлись снова и снова. Клаудиа посоветовала ему достать старые проекты. Последний раз он видел их еще до войны, и теперь эти юношеские работы вызывали у него лишь улыбку и досадливую гримасу. Все равно что читать любовную переписку желторотого студента-первокурсника. Он нашел проект «Дома без истории» – рабочей деревни с парками и каналами, фонтанами и местами для отдыха. Название буквально вопило о юношеском идеализме: кто проектирует или тем более строит дома безотносительно к прошлому? Профессор Крамер, его институтский преподаватель, отклонил проекты как идеологически окрашенные и чересчур буржуазные. Тогда он был слишком зелен, чтобы спорить с таким авторитетом, но теперь, спустя двадцать лет, Люберт по-новому взглянул на свой юношеский проект. Сегодня, как ни странно, было в нем что-то чрезвычайно соответствующее времени.

В комнате ожидания сидели лишь два человека: женщина нервно грызла ногти, мужчина безмятежно читал книгу. Люберт занял место на скамейке напротив парочки и стал гадать, кто из них получит сертификат, а кто нет. Многих разворачивают, не объясняя причины, с пустыми руками, велев явиться для нового собеседования. По его предположениям, дамочка, то и дело поглядывавшая на свои туфли, дабы убедиться, что они стоят идеально параллельно, несмотря на нервозность, получит документ приемлемого серого оттенка, а вот мужчина, переворачивавший страницы затянутой в перчатку рукой, выглядит слишком спокойным для невинного. Люберт легко мог представить его в безукоризненно сидящей форме СС, с серебристым значком в виде черепа. Одежда у читателя была явно из прежней жизни.

– Давно ждете? – спросил Люберт, надеясь вытянуть подтверждение своей теории.

– Не помню. – Мужчина даже не поднял глаз от книги.

– А вы? – поинтересовался Люберт у женщины.

– Я прихожу сюда уже третий раз, – зачастила женщина. – И могу только повторить то, что они уже знают. Мы даже не были женаты. Даже не были любовниками! Я просто несколько раз сходила с ним в театр. И теперь они хотят бросить меня в… лагерь.

Догадаться о деталях было несложно: мужчина, вероятно, был кем-то в партии, а она – всего лишь невинной шлюхой. Вполне обычная история.

– Успокойтесь, фройляйн, – сказал Череп. – Чем больше вы трещите, тем меньше вам веры. Поберегите силы. Держитесь своей истории. Вам нечего бояться, если будете стоять на своем. – И он снова уткнулся в книгу.

Люберт уже не сомневался: парень черен, как его башмаки.

Ожидание тянулось невыносимо долго. Возможно, так и было задумано: дать время сомнениям выйти наружу, промариновать человека в этой пропахшей тоской комнате с другими, запятнанными, и дождаться, когда все начнут обвинять друг друга.

– Роза Турнвег?