Джек Керуак - Ангелы Опустошения

– Может с девчонками познакомишься! – подталкивает Саймон и в натуре толкает его. – Иди, развлекайся, ну же. Целуй их и щипай их и мечтай об их любви.

– Ладно, – соглашается Лазарь и мы видим как он скачет в оперу в своем сборном костюме, галстук развевается – целая жизнь для «Симпатяги» (как звала его учительница в школе) жизнь скачек в оперы смерти – оперы надежды – чтобы ждать – наблюдать – Целая жизнь снов о потерянной луне.

Мы едем дальше – таксист вежливый негр который с искренним интересом слушает что Рафаэль вещает ему о поэзии —

– Ты должен почитать поэзию! Ты должен врубиться в красоту и истину! Неужели ты не знаешь о красоте и истине? Это Китс сказал, красота это истина а истина это красота [82]а ты прекрасный человек, ты должен знать такие вещи.

– Где ж мне взять таких книжек – в библиотеке наверно…

– Конечно! Или походи по книжным на Северном Пляже, купи брошюрок со стихами, почитай что говорят мучимые и голодные о мучимых и голодных.

– Это мучимый и голодный мир, – признает он с разумением. Я в темных очках, рюкзак у меня уже весь упакован и я готов прыгнуть на товарняк в понедельник, я слушаю внимательно. Хорошо. Мы пролетаем синими улицами разговаривая искренне, как граждане Афин, Рафаэль это Сократ, он покажет, таксист Алкивиад, он купит, Ирвин Зевс наблюдающий, Саймон Ахилл понежневший повсюду. Я Приам, сокрушаюсь по своему сожженному городу и убитому сыну и по пустой растрате истории. Я не Тимон Афинский, я Крез я кричу правду на горящих похоронных дрогах.

– Ладно, – соглашается таксист, – Буду читать поэзию, – и приятно желает нам спокойной ночи и отсчитывает сдачу и мы бежим в бар, к темным столикам в глубине, как в задних комнатах Дублина, и тут Рафаэль ошарашивает меня обрушившись на Маклира:

– Маклир! ты не знаешь об истине и красоте! Ты пишешь стихи а ведь ты шарлатан! Ты живешь жестокой бессердечной жизнью буржуазного предпринимателя!

– Что?

– Это все равно что убивать Октавиана сломанной скамейкой! Ты гадкий сенатор!

– К чему ты все это говоришь —

– Потому что ты меня ненавидишь и думаешь что я говно!

– Ты никудышный макаронник из Нью-Йорка, Рафаэль, – ору я и улыбаюсь, чтобы показать «Ну теперь-то мы знаем единственное больное место Рафаэля, хватит спорить».

Но стриженный под машинку Маклир все равно не желает мириться с оскорблением или с тем что его обставили в беседе и наносит ответный удар и говорит:

– А кроме этого никто из вас ничего в языке не смыслит – кроме Джека.

Ну ладно тогда раз уж я смыслю в языке давайте не будем им пользоваться для ссор.

Рафаэль произносит свою обличительную Демосфенову речь слегка прищелкивая кончиками пальцев в воздухе, но он то и дело вынужден улыбаться чтобы осознать – и Маклир улыбается – что все это недоразумение основанное на тайных напрягах поэтов в штанах, в отличие от поэтов в тогах, вроде Гомера который слепо пел себе и его не перебивали и не редактировали и не отвергали слушатели раз и навсегда – Хулиганье в передней части бара привлекают вопли и качество разговора, «Паэзья» и мы чуть было не ввязываемся в драку когда уходим но я клянусь самому себе «Если придется драться с крестом чтобы защитить его то я буду драться но О лучше я уйду и пусть это всё сдует», что и происходит, слава богу мы выбираемся на улицу без помех —

Но тут Саймон разочаровывает меня тем что мочится прямо посреди улицы на виду у целых кварталов народу, до такой степени что один человек подходит и спрашивает

– Зачем ты это делаешь?

– Затем что мне надо было пописять, – отвечает Саймон – Я спешу дальше со своим мешком, они хохоча идут следом – в кафетерии куда мы заходим выпить кофе Рафаэль вместо этого разражается большой громкой речью обращаясь ко всей аудитории и естественно обслуживать нас не хотят – Это всё опять про поэзию и правду но они считают же что это безумная анархия (и если судить по нашему виду) – Я со своим крестом, с рюкзаком – Ирвин с бородой – Саймон с его сумасшедшим взглядом – Что бы Рафаэль ни сделал, Саймон будет пялиться в экстазе – Он ничего больше не замечает, люди в ужасе, «Они должны познать красоту», решительно говорит Саймон самому себе.

А в автобусе Рафаэль обращается к целому автобусу, уа, уа, пространная речь на сей раз о политике.

– Голосуйте за Стивенсона! – вопит он (бог весть по какой причине), – голосуйте за красоту! Голосуйте за истину! Защищайте свои права!

Когда мы слазим, автобус останавливается, мои пивные бутылки которые мы опустошили громко перекатываются по полу в хвосте автобуса, негр-водитель обращается к нам с речью прежде чем открыть нам дверь: